Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Невероятный роман Рокфеллера с кинокамерой процветал. В 1930 году его пригласили посетить празднования в Кливленде в честь шестидесятой годовщины «Стандард Ойл, Огайо». Слишком слабый для переезда, он согласился записать кинообращение, которое должны были показать на торжествах. Он сидел на освещенном солнцем крыльце, работали камеры, и Рокфеллер зачитывал поздравление тонким голосом. «И его жест, и то, как он снял очки, когда закончил читать, и как обернулся ко мне, туда, где я стоял за камерой, раскрыл в нем природного актера», – сказал его избранный оператор Кёрт Энгелбрехт. Через две недели руководитель «Стандард Ойл, Огайо» прилетел в Ормонд-Бич, и снимали, как Рокфеллер играет в гольф и приветствует его, когда самолет приземлился на поле для гольфа. С удивительной храбростью девяностооднолетний Рокфеллер забрался в самолет и хотел лететь, камеры работают, но его бдительный камердинер, Джон Йорди, отменил полет, как слишком возбуждающий. В качестве компромисса моноплан ездил взад и вперед по полю, а Рокфеллер изнутри махал камерам. «С вами я чувствую себя, как актер кино», – сказал Рокфеллер Энгелбрехту.

Хотя Рокфеллер не испытывал жалости к себе, в 1930-х годах он часто казался покинутым. Слишком гордый, чтобы просить родных приезжать, он бросал намеки и тактичные пожелания, что хотел бы видеть их чаще, но это, казалось, не работало. Он мечтал о человеческом тепле, которое никогда в полной мере не получал от собственной семьи или, возможно, не позволял ему расцвести. Энгелбрехт отметил странное восхищение Рокфеллера маленькой девочкой по имени Люсилль, дочерью его шофера, Винсента Фраски.

Она каким-то образом заполняла огромную пропасть и можно с уверенностью утверждать, что он демонстрировал привязанность к ней, какую никогда, насколько известно, не выказывал кому-то из тех, кто был его собственной крови. И дня не проходило, чтобы она не навестила его или чтобы он не пошел ее искать. В ее присутствии все остальное забывалось. Она для него была талисманом. Он разговаривал с ней и рассказывал истории. Его лицо светлело от ее ответов, и глаза теплели, когда он бросал взгляд в ее направлении¹⁸

.

* * *

Депрессия продолжалась, а Младший обнаружил себя в том же неудобном положении, что был и его отец поколением раньше: дети стали нетерпеливы и хотели, чтобы он как-то окончательно распорядился деньгами. Их раздражало, что они, уже женатые и взрослые, все еще живут на пособиях и должны ходить со шляпой в руке к отцу за новой машиной или путешествием за границу. В мае 1933 года Младший услышал первые звуки прямого бунта, когда дети написали ему совместное письмо с жалобой, что слишком много времени с ним занимают денежные перепалки, которые ставят под угрозу семейные отношения, и просили увеличить пособия. Чтобы смягчить бунтующее потомство, Младший дал трем своим старшим детям – Бабс, Джону III и Нелсону – двести тысяч акций «Сокони-вакьюум» каждому, обеспечив каждого примерно тремя миллионами двумястами тысяч долларов.

На следующий год Конгресс резко увеличил шкалу налогов. Для верхней категории доходов ставки подскакивали с пятидесяти пяти до шестидесяти трех процентов, тогда как налог на наследство взмывал с сорка пяти до шестидесяти процентов на состояния стоимостью свыше пятидесяти миллионов долларов, а налог на подарки поднимался с тридцати трех до сорока пяти процентов на суммы свыше десяти миллионов. Младший решил создать трастовые фонды для жены и детей до вступления в силу высокого налога на подарки в конце года. Чтобы обезопасить деньги, которые управлялись бы трастовым отделом Национального банка Чейз, он указал, что дети могут получать доход, но что крупные снятия должны утверждать попечители. (Младший сделал возмутительное исключение для Эбби и Бабс, которые не могли трогать основные суммы ни при каких обстоятельствах.) Так как в число попечителей входили близкие друзья Младшего Реймонд Фосдик, Том Дебевуаз и Уинтроп Олдрич, он не лишился полного контроля. Самый крупный единый фонд отошел Эбби, которая получила восемнадцать миллионов триста тысяч долларов и полную свободу покупать современное искусство на свой доход. Бабс, Джон III и Нелсон получили двенадцать миллионов долларов каждый, а Лоранс, Уинтроп и Дэвид меньшие суммы. На следующий год Младший добавил деньги к последним трем счетам, чтобы выровнять суммы.

В общей сложности Младший передал сто два миллиона долларов – или более одного миллиарда в долларах 1996 года – жене и детям через трастовые фонды. Философию этого действия он объяснил Лорансу: