Титаны Возрождения. Леонардо и Микеланджело

Покончив с жалобами, Микеланджело вернулся к истории создания монумента: «Продолжая опять-таки все о той же гробнице папы Юлия, я говорю, что после того, как он переменил свое намерение, а именно делать ее при жизни, о чем уже говорилось, и после того, как прибыли в Рипа кое-какие барки с мрамором, который я уже давно заказывал в Карраре, а я так и не мог получить денег от папы, поскольку он в таком начинании разочаровался, мне для уплаты портовых пошлин понадобилось не то сто пятьдесят, не то, вернее, двести дукатов, которые мне одолжил Бальдассаре Бальдуччи, а именно банк мессера Якопо Галло, для оплаты портовых пошлин на упомянутый мрамор. А так как в это время приехали из Флоренции каменотесы, которых я вызвал для названной гробницы и из них некоторые еще живы, и так как я обставил дом, подаренный мне Юлием сзади церкви Санта Катерина, кроватями и другим скарбом для людей, занимавшихся более точной каменотесной работой, а также для всего необходимого для названной гробницы, мне показалось, что оставаться без денег весьма затруднительно. И так как папа настаивал, чтобы я продолжал в меру моих сил, я и пришел однажды утром, чтобы поговорить с ним на этот счет, но он одному из своих конюхов приказал выгнать меня вон. А когда некий епископ из Лукки, который видел этот поступок, сказал конюху: “Разве вы не знаете этого человека?”, конюх мне сказал: “Простите меня, дворянин, мне было поручено так поступить”. Я отправился домой и написал папе следующее: “Блаженнейший отче, меня сегодня утром выгнали из дворца по поручению Вашего Святейшества, посему ставлю вас в известность, что отныне, если захотите меня видеть, ищите меня где угодно, только не в Риме”. И послал это письмо мессеру Агостино, из ордена босоногих монахов, чтобы он передал его папе. Дома же я позвал некоего столяра Козимо, который жил со мной и выполнял для меня всякие домашние поделки, и некоего каменотеса, который жив и поныне и тоже жил со мной, и сказал им: “Сходите за иудеем и продайте все, что в этом доме, и поезжайте себе во Флоренцию”.

И я пошел и сел на почтовых лошадей и отправился по дороге во Флоренцию. Папа, получив письмо, послал за мной следом пятерых всадников, которые догнали меня в Поджибонси часа в три ночи и представили мне письмо от папы, которое гласило: “Как только увидишь настоящее письмо, чтобы ты, под страхом нашей немилости, немедленно возвращался в Рим”. Названные всадники хотели, чтобы я ответил как доказательство того, что они меня нашли. Я ответил папе, что вернусь всякий раз, как этого от меня потребуют мои обязанности; в ином же случае пусть он не надеется когда-либо меня увидеть. Позднее же, когда я уже был во Флоренции, Юлий послал три грамоты Синьории. После последней Синьория за мной послала и сказала мне: “Мы не хотим из-за тебя начинать войны против папы Юлия – тебе необходимо уезжать. И если ты захочешь к нему вернуться, мы составим для тебя письма настолько веские, что если он тебя обидит, то обидит этим Синьорию”. И так они и сделали, и я вернулся к папе; и было бы слишком долго рассказывать о том, что воспоследовало. Словом, дело это причинило мне убыток больше чем в тысячу дукатов, потому что после того, как я уехал из Рима, из-за этого дела поднялся великий шум, к стыду папы, и почти что весь мрамор, который у меня был на площади Санто-Пьетро, был разграблен и в особенности маленькие куски, почему мне пришлось снова все восстанавливать.

Таким образом, я заявляю и утверждаю, что за убытки и потери мне остается получить от наследников папы Юлия пять тысяч дукатов. И этот человек, похитивший у меня всю мою молодость, мою честь и мое добро, называет меня вором! А недавно, как написано выше, урбинский посол посылает мне сказать, чтобы я сначала привел в порядок свою совесть и что только после этого придет подтверждение от герцога. Прежде, пока он еще не заставил меня сделать вклад в 1400 дукатов, он так не говорил. Во всем том, что я пишу, я могу ошибиться только во времени, в том, что было раньше или после; все остальное – правда и даже лучше того, что я пишу.

Прошу Вашу Милость, ради любви к Богу и к истине, прочитайте все это, когда будет время, с тем, чтобы оно при случае могло защитить меня перед папой от тех, кто, ничего не зная, говорит обо мне дурно и кто, при помощи ложных сведений, представил меня в воображении герцога как великого проходимца. Все разногласия, возникавшие между Юлием и мной, происходили от зависти Браманте и Рафаэля Урбинского, и она же была причиной того, что он не продолжил своей гробницы при жизни, мне на погибель. И Рафаэль имел на то достаточные основания, ибо то, что он имел в искусстве, он имел это от меня»[319].