Титаны Возрождения. Леонардо и Микеланджело

Не меньший интерес представляет пространный постскриптум, в котором Микеланджело излагает свою версию конфликта вокруг гробницы Юлия II и свои претензии к урбинскому послу, в том же ключе, что и за 20 лет до этого в письме Фаттуччи: «Еще должен вам кое-что сказать, а именно, что этот посланник [герцога Урбинского] утверждает, что я отдавал в рост деньги папы Юлия, и что я на них разбогател, и что будто папа Юлий выдал мне вперед восемь тысяч дукатов. Деньги, которые я получал за гробницу, а именно расходы, произведенные в те времена для названной гробницы, окажутся близкими к той сумме, которая значится в соглашении, заключенном во времена Климента. В самом деле, в первый год правления Юлия, заказавшего мне гробницу, я провел восемь месяцев в Карраре, добывая мрамор, который перевез на площадь Санто-Пьетро, где у меня была мастерская сзади церкви Санта Катерина. Далее папа Юлий раздумал делать гробницу при жизни и перевел меня на живопись. Далее он продержал меня целых два года в Болонье за работой над бронзовой [статуей] папы, которая была уничтожена. Далее я вернулся в Рим и состоял при нем до его смерти, держа все время открытый дом, без заказов и без жалованья, живя все время на деньги, полученные за гробницу, ибо иных доходов у меня не было. Далее, после названной смерти Юлия Аджинензис пожелал продолжать гробницу, но в больших размерах. Поэтому я доставил мрамор на Мачелло-деи-Корви и отдал в работу ту часть, которая возведена в Санто-Пьетро ин Винколи, и сделал те фигуры, которые у меня дома.

В это время папа Лев, не желая, чтобы я делал названную гробницу, сделал вид, что хочет построить во Флоренции фасад Сан-Лоренцо, и выпросил меня у Аджинензиса. Поэтому тот отпустил меня, скрепя сердце, но с тем, чтобы я и во Флоренции продолжал названную гробницу папы Юлия. Когда я попал во Флоренцию ради названного фасада Сан-Лоренцо, у меня не оказалось мрамора для гробницы Юлия, и я вернулся в Каррару, и, пробыв там тринадцать месяцев, перевез весь мрамор для названной гробницы во Флоренцию, и построил там мастерскую для работы над ней, и начал работать. В это время Аджинензис послал мессера Франческо Паллавизини, ныне епископа Алерийского, меня поторопить, и тот увидел мастерскую и все названные мраморы и фигуры, вчерне отесанные [bozzate], для гробницы и находящиеся там и поныне.

Увидев это, а именно, что я работал для названной гробницы, живший во Флоренции [кардинал] Медичи, который впоследствии сделался папой Климентом, не дал мне продолжать. И так я и оставался в затруднительном положении до тех пор, пока Медичи не стал Климентом. Поэтому в его присутствии и было после этого заключено последнее, перед нынешним, соглашение, где было проставлено, что я получил те восемь тысяч дукатов, про которые они говорят, что я отдавал их в рост. И я хочу Вашей Милости покаяться в одном грехе, что, будучи в Карраре, когда я прожил там тринадцать месяцев ради названной гробницы и когда мне не хватило денег, я истратил на мрамор для названной гробницы те тысячу скуди, которые мне послал папа Лев для фасада Сан-Лоренцо или, вернее, чтобы меня связать.

И я с ним поговорил, показав ему свое затруднение и сказав, что я делал ради той любви, которую я питал к названному произведению, и что за это мне отплачивают невежды, говоря, что я вор и ростовщик, каких не было на свете».

Микеланджело объяснил мотив своих действий: «Я пишу Вашей Милости об этой истории потому, что мне важно оправдаться перед вами, как перед самим папой, которому дурно говорили обо мне, согласно тому, что мне пишет мессер Пьер Джованни [Алиотти], который говорит, что ему пришлось меня защищать. К тому же, когда Ваша Милость увидит, что она сможет замолвить хотя бы одно слово в мою защиту, пусть она это делает, ибо я пишу истинную правду.

Перед людьми, не говорю о Боге, я считаю себя человеком порядочным, ибо никогда никого не обманывал, а также и потому, что, защищаясь от злых людей, мне приходится иной раз выходить из себя, как вы это сами видите.

Прошу Вашу Милость прочитать эту историю, когда у вас будет время, а также сохранить ее и помнить, что для большей части написанного имеются еще и свидетели. К тому же мне было бы важно, чтобы папа ее увидел и чтобы увидели ее все на свете, ибо я пишу правду и много меньше того, что есть на самом деле. И я не вор и не ростовщик, но флорентинский гражданин благородного происхождения и сын порядочного человека, а не какой-нибудь проходимец из Кальи.

После того как я это написал, я получил послание от урбинского посла, а именно, если я хочу, чтобы пришло подтверждение, я должен привести в порядок свою совесть. Я утверждаю, что он создал себе в душе некоего Микельаньоло из того же теста, которым он сам наполнен».