Тито и товарищи

К концу своей жизни Тито был весьма озабочен внутренними и международными событиями. Поэтому он принялся за работу с небывалым жаром[2654]. Что касается внутренней политики, он особо указывал на опасность национализма в отношениях между республиками и несколько угрожающе заявлял, что рассчитывает на интеграционную силу ЮНА: только она может быть гарантом целостности государства. Представители армии организовали работу в этом направлении и в последние годы жизни Тито потребовали и осуществили введение анти-разведывательной системы «общественная самозащита», которая должна была обеспечивать прочность режима

[2655]. Его заботил и подъем исламского фанатизма в Боснии и Герцеговине с их 4 млн суннитов. И прежде всего события в Косове, где он предрекал «национальное восстание» албанцев, если власти своевременно не примут меры. «Здесь начнется раньше всего», – сказал он журналисту Дарии Янекович уже в 1976 г. Он был уверен, что власти в Тиране посылают своих агентов в эту область и что в ней находится центр контрабанды золота, наркотиков и оружия, который поддерживают местные политики, албанская эмиграция и иностранные тайные службы. В университете в Приштине в 1974 г. снова вспыхнули студенческие беспорядки, за которыми последовали сотни арестов. В последующие годы увеличилось количество забастовок заключенных в тюрьмы албанцев из-за ложных доносов, за которые они были осуждены. Край оказался на пороге восстания[2656]

.

Tuto боялся «шиптаров»[2657], поскольку они, сотрудничая с усташами, попытались организовать последнее из 21 или 25 покушений, мишенью которых был он сам. Оно должно было произойти в Загребе, где в середине сентября 1975 г., во время ярмарки, он собирался вручить ордена народного героя местным руководителям. О том, что готовится покушение, югославам сообщили советские разведслужбы, из-за чего в последний момент был изменен протокол визита. Бомбы, которые были подложены там, где Тито мог на несколько мгновений задержаться, взорвались, но единственной их жертвой стали окна Загребского банка. Пресса о событиях не упоминала, но это не означало, что оно не взволновало руководящих лиц в партии и государстве

[2658]. Считалось, что нельзя допустить сотрудничества между разными эмигрантскими группами, которые после смерти Тито могут напасть на Югославию. «Дерзость последних террористических акций, – написано в сообщении ЦРУ, – убедила Белград удвоить безопасность и предупредить иностранные правительства, которые имеют судебную власть над террористами» [2659]

.

На международной арене Тито хотел поставить точку и навсегда прояснить отношения с Советским Союзом. В ноябре 1976 г., как мы уже отмечали, он снова встретился с Леонидом Брежневым, который после пятилетнего перерыва приехал с рабочим визитом в Белград. Этот визит состоялся спустя несколько недель после того, как в Боснии и Герцеговине, Черногории и Сербии закончились большие военные маневры, названые «Голиаф». Они были направлены против возможного танкового столкновения на территориях у румынско-венгерской границы и длительной партизанской борьбы во внутренних областях государства. Хотя об этом и не говорилось открыто, было очевидно, что югославские стратеги всё еще видят в Советском Союзе и его «сателлитах» возможных агрессоров.

Брежнев, который провел с Тито, Карделем и Доланцем череду открытых, бурных переговоров, пытался развеять эти страхи. В тосте на торжественном ужине он шутливо отметил, что Югославия не Красная шапочка, которую, по мнению западной прессы, «серый волк хочет сожрать». Однако эти примирительные слова не имели успеха. В сообщении, опубликованном в конце визита, можно найти абзац о независимости СКЮ, которого до этого не было ни в одном советско-югославском документе, слово «доверие», включенное в декларацию 1973 г., теперь имело совсем иной смысл: доверие – это то, что необходимо постоянно дополнять и надстраивать. Короче говоря, после истории с информбюровцами югославы больше не верили Советам, тем более что были уверены: можно ожидать подлого удара в наиболее чувствительный момент: после смерти Тито[2660]. Когда советская печать попыталась преподнести встречу в контексте «коллективного обсуждения стратегии и тактики социалистических государств», югославские комментаторы, очевидно по указанию сверху, решительно ответили, что нет речи о возврате Югославии в «социалистический лагерь» [2661].