Тлеющие осколки разбитых надежд

Двадцатидвухлетняя княжна Дарья в своей комнате сидела в кресле и вышивала. Её покой нарушила крестьянка, которая, поклонившись, вошла в комнату.

— Дарья Алексеевна, управляющий Василий Иванович желает вас видеть. У него что-то весьма срочное.

— Зови, — отозвалась княжна, отложив своё дело и встав с места.

Крестьянка ещё раз поклонилась и выскользнула в коридор. Через несколько минут вошёл управляющий. Он уважительно поклонился.

— С каким делом пришёл, Василий Иванович?

Крестьянин молчал. Он будто растерялся и не знал, что сказать госпоже. Вид его был какой-то испуганный.

— Ну? Что случилось? — спросила Дарья и подошла к нему ближе.

— Беда, госпожа… Страшная беда, — дрожащим голосом заговорил он. — Страшное дело случилось-с. Батюшка ваш! Князь наш! Наш дорогой господин! Алексей Сергеевич наш… убит-с. Убит-с при Аустерлице, второго числа сего месяца.

— Что?! — сдавленно вскрикнула княжна Дарья. Сердце её, в этот миг, как будто остановилось, а внутри всё сжалось в один комок. Она замерла на месте. Забвение длилось недолго, и княжна переспросила: — Что ты говоришь?

— Наш князь покинул-с этот мир. Навсегда. Нет-с его больше. Убит-с. Не оставьте-с нас, Дарья Алексеевна! Нет-с вашего батюшки теперь, только вы одна у нас теперь, — крестьянин, со слезами, упал перед ней на колени.

— Прочь… — прошептала Кибакова. Прочь отсюда! — надрывно прокричала она.

Василий Иванович поднялся и скрылся за дверью.

Княжна Дарья, закрыв лицо руками, опустилась на кровать. Она не могла сдерживаться и не пыталась этого делать, слёзы бесконтрольно лились из её глаз. Дарья отказывалась верить в то, что её отца больше нет, ведь он был единственным дорогим для неё человеком: мать живёт отдельно, да и отношения с ней не очень, а братьям она и вовсе не нужна».

Дарья так глубоко задумалась, что совсем не смотрела под ноги и зацепилась за какую-то палку, лежавшую на дороге, отчего чуть было не полетела на землю, но князь Андрей успел подхватить её за талию.

— Будьте осторожнее, княжна, — тихо произнёс он, возвращая её тело в исходное положение.

Далее Андрей и Дарья шли молча. Они гуляли около часа, за это время заметно похолодало — дул прохладный пронизывающий ветер, он поднимал в воздух прошлогодние листья.

— Как-то похолодало… — тихо произнесла княжна Дарья, потерев своё правое плечо. Эта фраза не была адресована Болконскому, а была сказана ею самой себе.

Князь Андрей снял с себя шинель и накинул ей на плечи.

— Зачем вы это сделали? — она резко остановилась и взглянула на него.

— Вы ведь замёрзли.

— Совсем не стоит… — княжна уже протягивала ему его шинель.

— Возьмите, пожалуйста, мою шинель, иначе, ежели вы, не приведи Господь, заболете, мне не будет покоя.

— А вы-то не замёрзнете?

— Нет, не беспокойтесь, мне нехолодно, — по его телу пробежал холодок, но князь Андрей не подал виду, ведь знал, что она замёрзла гораздо сильнее, и сердце его так сжималось от этого.

Княжна Дарья, с облегчением, выдохнув, завернулась в его тёплую шинель, которая была весьма велика ей.

«Не такая уж она и заносчивая…» — подумал князь Андрей. Сейчас его душе стало очень тепло, хоть и весьма холодно телу. — Андрей, а мы ведь и с вами раньше встречались…

— Когда? Что-то не припомню.

— Шесть лет назад в салоне Анны Павловны Шеррер. Вы тогда были там со своей женой и скучающе глядели на всех. Помните, одна девушка случайно… Точнее совсем неслучайно, задела вас, когда шла мимо.

— Так это были вы? — кажется что-то князь Андрей припоминал.

— Да, это была я, — как-то небывало мягко, ответила Дарья и улыбнулась, в первый раз за то время, сколько он знал её, наконец улыбнулась искренне, без всякой иронии, натянутости или злой усмешки. Эта улыбка пробудила в душе Болконского какую-то теплоту, отчего ему показалось, что княжна Дарья сейчас самый родной человек для него, хотя знал он её всего несколько дней. Князь Андрей положил свою тёплую руку ей на плечо, отчего княжна вздрогнула, ведь тепло это пробирало всё её тело насквозь.

— Наглость ни к чему хорошему вас не приведёт, Болконский, — выражение её лица приняло прежнюю холодность, а в голос вернулась грубость. Дарья, резким грубым движением, убрала его руку со своего плеча. — А мне уже пора, — она сняла с себя шинель князя Андрея и протянула ему.

— Pour vous guider?[16]

— Обойдусь, — сухо ответила княжна, махнув рукой в сторону, она развернулась от него и направилась по тропинке.

В очередной раз встреча с нею у Андрея не задалась, он проводил её лишь взглядом, но это было уже лучше, ибо в этот раз она хотя бы не дала ему пощёчину, и вокруг не было посторонних людей.

Князь Андрей глядел Дарье вслед, пока она не ушла совсем. Далее его взор обратился на земь, где лежал белый платок, который выронила княжна Дарья. Князь аккуратно поднял его — это был самый обыкновенный ситцевый платок белого цвета, по краям он был очень ровно обшит тёмно-фиолетовой ниткой, что сделала, видно, сама княжна. Болконский, закрыв глаза, невольно поднёс его к своим губам. Через какое-то время, он опомнился и убрал платок в карман, решив, что при встрече отдаст его Кибаковой.