Тьма

– Молозива? – растерянно переспрашивает Каро.

– Первого молока. В нем содержатся концентрированные питательные вещества для новорожденных. И антитела.

– А это безопасно? После… – она кивает на полупустую ампулу морфия.

– Небольшое количество попадет в молоко, да, но недостаточно, чтобы повлиять на нее. Сейчас важнее обуздать твою боль, иначе ты все равно не сможешь ее покормить.

Каро поднимает футболку и обнажает грудь, морщась, когда пытается расположить ребенка, не давя на свой живот. Она колеблется, выглядя неуверенно.

– Прижми ее рот к твоему соску, – предлагаю я, пытаясь вспомнить практику в родильном отделении, – она разберется.

Я наблюдаю, как Каро поднимает дочь к груди, улыбка расплывается на лицах обеих, когда ребенок ищет несколько секунд, а затем открывает рот и присасывается. Она сосет около минуты, потом ее глаза закрываются, и она снова засыпает.

Мы сидим в тишине, наблюдая за ее дыханием. Этот драгоценный лучик надежды в таком враждебном для жизни месте. Это одновременно восхитительно и ужасающе, и я вновь чувствую эту огромную ответственность, давящую на меня.

– Поговори со мной, – шепчет Каро тихо и испуганно. Очевидно, ее все это потрясает не меньше, чем меня. – Что угодно, лишь бы отвлечься от… ну… всего.

Всего. Это единственное слово напоминает о нашей беде. Мы втроем одни, ранимые, беззащитные. Где-то там есть убийца с пистолетом. Нас окружает необъятная глушь тьмы и холода.

И никто не придет на помощь.

Я пытаюсь придумать что-то, что может отвлечь нас, но Каро опережает меня.

– Расскажи мне про несчастный случай.

– Какой несчастный случай? – растерянно хмурюсь я.

– Который случился с тобой. – Она ложится на кровать, натягивая одеяло на себя и ребенка. – Это была автокатастрофа, верно?

Этот несчастный случай. Грудь сжимается, когда я вспоминаю то, что хотела бы забыть любой ценой.

– Да. – Я вздыхаю, с трудом концентрируясь сквозь туман усталости и ломки. – Но ты действительно не захочешь слушать…

– Нет, захочу, – перебивает Каро. – Правда хочу. Ты спасла мне жизнь, Кейт. Я хочу узнать, что случилось с тобой, что сделало тебя такой несчастной. И я не имею в виду только твой шрам, потому что очевидно – это больше, чем телесная рана.

– Очевидно? – снова хмурюсь я. – Это как?

Каро думает.

– Как будто… я не знаю, как это выразить… как будто оно всегда с тобой, никогда тебя не оставляет. Только иногда я замечаю, какой ты, наверное, была раньше.

Господи, я действительно настолько открытая книга?

– Ты никогда об этом не говоришь, – поясняет она, – и ясно, что не хочешь расспросов. Словно это… под запретом. Видно, что ты еще не отпустила произошедшее.

Я смотрю на нее. Наверное, она права.

– Ладно. – Я вдыхаю, собираясь с силами. – Что ты хочешь узнать?

– Ты была одна? Когда это случилось.

– Я была со своим женихом, – качаю головой я.

– Ты была обручена? – На ее лице мелькает удивление.

– Да. – Образ Бена возникает у меня в мыслях. Как он выглядел той ночью, когда мы вышли из больницы после наших смен – с пустыми глазами, уставший, со свежим налетом щетины на щеках. Мы почти не разговаривали по пути к машине.

– Хочешь, я поведу? – предложила я, зная, что Бен провел последние шесть часов в операционной, делая особенно сложное шунтирование.

Он кивнул, продолжая молчать, когда я выехала с больничной парковки на улицы Бристоля. Я решила, что операция прошла плохо, что, возможно, пациент не выжил, но я не спрашивала. Это было одно из наших правил. Мы никогда не обсуждали работу, не приносили ее с собой домой. Единственный способ справиться с ней – это не давать ей слишком много места в твоей голове.

– Так что случилось? – поторапливает Каро.

– Ты хочешь короткую версию или длинную? – вздыхаю я.

– Длинную. Я думаю, мы тут надолго. – Она печально улыбается.

– Я была за рулем, – рассказываю я. – Бен очень устал. Он был кардиохирургом, поэтому операции часто длились часами… – Я останавливаюсь, не зная, как сказать это вслух. Это кажется чудовищным… невозможным. Я посылаю Каро беспомощный взгляд, но она просто ждет, пока я продолжу.

Я делаю еще один глубокий вдох и поддаюсь гравитационному притяжению прошлого. Я описываю все так детально, как помню – что уже намного больше, чем я когда-либо рассказывала другим. Как молчание Бена блокировало все мои попытки поговорить. Я думала, он слушал новости по радио о бесконечных проблемах Брексита и Среднего Востока, но внезапно он потянулся и выключил его.

– Ты в порядке? – Я посмотрела на него, поворачивая в сторону Лей Вудс к объездной дороге домой. Она немного длиннее, но менее загружена, чем шоссе. Кроме того, я почувствовала, что Бену нужно о чем-то рассказать. Может, он сцепился с своим амбициозным коллегой, Дипаком.

– Кейт, – сказал он, сглатывая. – Мне нужно тебе кое-что сказать. Дело в том… мне предложили новую работу.

– Эй, – радостно воскликнула я. – Это же отлично! Консультирующим хирургом? – Я снова посмотрела на него, ожидая, что он улыбнется в ответ, но он продолжил глядеть в лобовое стекло, как зачарованный, хотя в это время вечера не на что было смотреть.