Тьма после рассвета

Гордеев, честно сказать, тоже не очень понимал, для чего установлены такие жестокие правила. Ну, допустим, в интенсивную терапию посторонним вход воспрещен, это ладно, у медиков могут быть свои профессиональные соображения. Но почему нельзя хотя бы находиться рядом, где-нибудь в коридоре, чтобы сразу же узнавать у врачей о состоянии больного? Почему нельзя просто взглянуть на пациента, своего близкого родственника или друга? Почему нельзя навестить человека в любое время, а не только с четырех до семи? Кто придумал эти бесконечные «нельзя» и «вход воспрещен»? В чем смысл? Ведь до смешного доходит: человек не может даже прочитать собственную медицинскую карту, ему не положено знать, что именно врачи записывают в ней о состоянии его же здоровья. При посещении поликлиники карту заказывают в регистратуре, а потом кто-то из персонала развозит заказанные карты по врачебным кабинетам. Пациент имеет возможность знать о самом себе только то, что сочтет нужным сообщить ему лечащий врач. Если вдуматься, это ведь одно из проявлений той же самой господствующей идеологической политики: те, кто наверху, распоряжаются знаниями тех, кто внизу. Наверху решают, кому что положено знать, а что не положено. Наверху сидят престарелые больные выжившие из ума боги и придумывают распорядок жизни тех, кто мелкими козявками путается у них под ногами и мешает этим богам жить в иллюзии справедливого и совершенного миропорядка.

Он подошел к двери, ведущей на лестницу, по которой можно было подняться в отделения стационара. Дверь оказалась заперта, пришлось постучать в стекло. Сидящая по ту сторону приземистая женщина в белом халате не первой свежести и с вязанием в руках зашевелилась и приоткрыла створку.

— Сюда нельзя, — раздраженно проговорила она, не глядя на Гордеева. — Посещения больных только с четырех. И чего вы все ломитесь, ломитесь? Покоя от вас нету! Написано же по-русски, большими буквами: с шестнадцати до девятнадцати!

— Я понял, — мирно ответил Виктор. — У меня только один вопрос: а вы сами-то зачем здесь сидите? Если никому нельзя пройти, то запертой двери вполне достаточно. Замок закрыли — никто и не войдет. А вы тут сидите, вяжете, время проводите. Наверное, зарплату получаете, да? Вот мне и стало интересно: а зачем? Я думаю, сидите вы здесь как раз для того, чтобы все-таки пропускать тех, кому действительно нужно пройти, а не гнать прочь всех подряд без разбору.

— Я сейчас главврача позову! — возмутилась любительница рукоделия. — И милицию вызову! Ишь, хулиган выискался! Интересно ему! Раз посадили, значит, так надо.

Она попыталась захлопнуть дверь, но Гордеев успел достать удостоверение. Строгая «стражница ворот» сурово поджала губы и отпустила дверную ручку.

— Много вас тут ходит таких, с красными книжечками, — буркнула она. — Всем не наоткрываешься.

Но любопытство все-таки пересилило, и женщина спросила уже совсем другим тоном:

— А вы насчет той девочки, которую ночью привезли? Ну, из леса которая?

— Да. Куда мне идти?

— На второй этаж поднимайтесь, там спросите. А поймали нелюдей тех, кто с ней такое сотворил?

Гордеев почел за благо не отвечать и, поднимаясь по лестнице, услышал несущееся в спину брюзгливое:

— Ходют и ходют, спасу от них нет, а толку никакого…

Ну что ж, тетенька при власти, имеет полномочия «не пущать». Сидит, вяжет и наслаждается собственным могуществом. Можно ли упрекать молоденького Колю Разина, которому тоже захотелось сладкой конфетки?

Старшего лейтенанта Гордеев обнаружил на сестринском посту весело болтающим с хорошенькой большеглазой медсестрой.

— Ну, что там? — нетерпеливо спросил Виктор.

— Состояние тяжелое, стабильное, в сознании, — доложил Николай. — Меня к ней не пускают. Приходил следователь, его тоже не пустили. Думаете, вам разрешат с ней поговорить?

— Не разрешат, — уверенно вмешалась медсестра. — Даже не надейтесь. У нас строго.

— Выйдем, — приказал Гордеев, кивнув в сторону двери на лестницу.

Коля неохотно оторвался от приятной беседы и поплелся следом. Они спустились на один пролет и остановились рядом с урной, над которой красовалась надпись красными буквами: «Место для курения». Разин тут же полез в карман за сигаретами, щелкнул зажигалкой. «Новенькая, заграничная, — машинально отметил Гордеев. — Вчера была другая, попроще, квадратная, желтого металла. Пока мы в кабинете следователя Ермашовой голову ломали, прежняя зажигалка лежала на столе, у меня перед глазами. А этой, длинненькой и изящной, не было».

— Что, Коля, подарочком разжился? Не побрезговал?

Разин в изумлении вытаращился на него.

— Ты чего? Какой подарочек?

— Зажигалку тебе наш дружок-комитетчик с барского плеча скинул? Вроде как ты теперь ему лучший друг и верный соратник?

— Да ты чего, Витя?

— Я? Я ничего. А вот ты объясни мне, старший лейтенант Николай Разин, какого рожна ты кинулся прямо с утра докладывать капитану Носилевичу? Ты теперь у него в подчинении находишься? За одну ночь успел перевод в контору оформить?

— Я подумал…