«То было давно… там… в России…». Книга первая

— Что ж это, Ваня? Что ж это такое, погляди?..

Доктор в изумлении посмотрел на салфетку, потом на Кузнецова, подвел его к окну, поглядел ему в лицо, пощупал пульс и посоветовал выпить стакан анисовой водки.

— Это оттого, что ты серчаешь, Василь Сергеич, — утешал Феоктист. — Пущай, ежели и домашний гусь. Ишь, всего съели! И слава Богу, и на здоровье. Чего серчать?..

— Дался им этот гусь! Домашний! Домашний! Вот этак в Москву приедешь, в кружок придешь, каждый будет спрашивать: «Расскажи, как домашнего гуся убил…» Нет уж, извините, это не пройдет…

Он опять вытер салфеткой лицо.

— Что такое? — удивлялись все.

— Вот до чего вы доводите меня! — сказал Кузнецов.

— Да ведь это ничего, это картуз линяет… — равнодушно проговорил Ленька.

Принесли мокрый картуз; действительно — с картуза капали зеленые капли.

* * *

Наутро погода разгулялась. Из-за утренних туч светило солнце. Барометр верно показывал на «ясно».

В осеннем утре есть своеобразная бодрость. Хороши эти смены природы. Все так и надо: и ненастье с дождем, скукой, грязными дорогами, верстовыми столбами, и после стужи, дождя, теплый дом, — и как-то сильней дружба, рад человеку… Хороши смены природы русской…

— Барыня приехала из Гарусова, — войдя в комнату, сказал Ленька.

Вася поспешно схватился за свою охотничью куртку, доктор торопливо стал напяливать сюртук. Я пошел в переднюю встретить приезжую.

* * *

Барыня из Гарусова была небольшого роста светлая блондинка, полная, с добродушным лицом. Она ласково сказала:

— Вот… простите… заехала к вам… думаю, заеду, хотя и не знакома — дальние мы соседи. Мы-то зимой в Ярославле живем, а по летам сюда приезжаем.

На руках у ней были кружевные митенки^[603]. Ручки пухлые, в кольцах.

— Вот слышала я, — продолжала она, садясь за стол, — что вы охотники хорошие, живете здесь. Я к вам насчет гусей своих.

Василий Сергеевич насторожился.

— Гуси у меня ушли по реке кверху по болоту… Там все чередой поросло, заросли… Их назад не пригонишь. Там и не пройти никому. «Как быть? — думаю. — Поеду, — думаю, — попрошу охотников, может, они их застрелют, так уж пополам поделим… половину мне и половину охотникам». Их десятка три есть. Гуси хорошие… До заморозков их и не найти. А тогда мужики поймают, перебьют…

— Позвольте, сударыня, — обиженно сказал Василий Сергеевич. — Бить домашних гусей, я лично на себя это взять не могу! Никак! Да-с. Они — это уж их дело. Как хотят, а я стреляю только диких…

— Вот как… я не подумала… я не хотела вас обидеть…

— Ну, хорошо, — смягчился Василий Сергеевич, — только для вас. Но дайте расписку: «Я, нижеподписавшаяся, поручаю застрелить своих гусей, и прочее и прочее».

— Домашних-то?.. — опять некстати сказал Ленька, — их просто… Их позвать: «Тега-тега-тега…» — ну, и стреляй!..

— Да уходи отсюда! — сердито заревел Василий Сергеевич. — Черт!

Долго писали расписку. Василий Сергеевич диктовал в соседней комнате. Слышно было: «Я, нижеподписавшаяся, вдова действительного статского…» Потом: «Загонщик, клинический врач, доктор медицины Московского университета…»

* * *

Наутро Василий Сергеевич приказал Феоктисту запрячь тарантас. Серьезно смотрел в большой бинокль.

— Диких бы не убить, — говорил доктор, — она не возьмет…

— Да, верно… — задумался Кузнецов.

Наконец, собрались с доктором и поехали.

А к вечеру вернулись мрачнее тучи. Нет гусей нигде…

Позвали охотника-крестьянина Герасима Дементьевича, тот говорит:

— Много гусей летит, выводки, должно быть, большие были. Только где их найдешь? Трудно ведь взять-то, они сторожкие, дикие, не подойдешь.

— А я дикого убил… — упрямо сказал Кузнецов.

* * *

Вечером прибежал Ленька, задыхаясь.

— Скорей, идите! Гуси, и-их много! Все у сарая, здесь недалеко сидят…

Наскоро собрались охотники, схватив ружья.

— В ответе бы не быть… — сказал Герасим.

— Что ты, вот расписка! — кричит Кузнецов. — Без дураков.

— Чудно… — смеется Герасим. — Никогда домашних бить-то не приходилось…

* * *

Из-за старого сарая, ползя по траве, охотники пробирались кустами на берегу реки. Раздались залпы выстрелов. Восемь гусей остались на месте, и у всех лапы желтые.

А через часок приехал верхом из Гарусова молодой человек, студент, племянник блондинки. Привез в подарок гуся и передал письмо:

— От тети.

Тетя писала, чтоб мы не беспокоились, так как гуси все, за исключением одного, вернулись домой.

— Теперь кто прав?! — торжествующе спросил Василий Сергеевич, прищурив один глаз. — Кто? Гуси-то дикие! А вы говорите — желтые лапы.

— Я это гляжу, — не ко времени вдруг прорвало опять Леньку, — вижу, они на реке-то далеко. Я их из-за сарая: «Тега-тега, тега-тега», — а они и подплыли…

— Слышите, что говорит? А? И откуда вы достали такого остолопа? Хорош слуга! — сердито вскричал Василий Сергеевич. — Всю охоту, всю радость жизни портит! Куда деваться от этого сукина сына?!

Герасим лукаво покосился на него и как бы про себя сказал:

— Чьих же это мы ухлопали?..

Семен-каторжник

Как грустна вечерняя заря осенью! Ровной далекой полоской стелется она над сжатым полем и замирает в темных ветвях оголенного сада.