«То было давно… там… в России…». Книга первая

Напротив него сидит за столом другой мой приятель, Николай Васильевич Курин, сочинитель и критик. Худой, бледный, лицо такое испуганное, так серьезно смотрит в пенсне черными глазками. Говорит важно так, медленно и тоже расстроен: получил письмо в Москве: «Дорогой, милый, приеду в среду, сожгу поцелуями, помнишь ли ресторан „Петергоф“? Твоя Крошка». От кого письмо — не знает, и никакую крошку не помнит. Но все же решил лучше уехать на среду. Приехал ко мне.

Третий, сидящий за столом, — охотник-крестьянин Герасим Дементьевич Тараканов, умный мужик. Карие глаза его смеются.

— Это бывает, — говорит Николай Васильевич, — это помесь утки с курицей. Ее бы не жарить тебе; я ее бы отвез в музей естественных наук. Это открытие назвали бы твоим именем, слава была бы.

— Не одна же эта утка, есть еще такие. Вот Герасим говорит, что он бивал тоже, — замечает Кузнецов.

— Я-то знаю, брат, естественную историю, назубок знаю. Не слыхал что-то, не читал нигде про таких уток.

— А ты что куришь? — перебивает Василий Сергеевич, — тут патроны, а ты куришь…

— Что ж, ты дробь насыпаешь, не порох… — и Коля встает из-за стола и обиженно уходит из комнаты.

— Картечь тоже нужна, — заявляет Василий Сергеевич. — В прошлом году здесь, в Красном Яре, на самой макушке сосны глухарь сидел. Я бы его картечью сшиб, а у меня бекасинник…

— Картечь обязательно, — соглашается Герасим, — и пулю надоть. Сейчас лоси есть, на лося напороться можно. Его картечью не возьмешь…

— Пули Павел завтра привезет.

Приоткрылась дверь; вошли Коля и сторож дома моего, дедушка.

— Я вышел на крыльцо, — сообщил Коля, — ночь, зги не видать. Темно. А там в лесу кто-то как свистнет.

— Да, — подтвердил дедушка, — кто-то есть.

— Ночь воробьиная, — сказал Герасим, — заплутал, знать, кто. Я пойду послухаю.

— Пойдем все! — встав, забеспокоился Василий Сергеевич и, одевшись, захватил ружье.

Вышли на крыльцо, тихо в ночи. Вдруг неподалеку во тьме кто-то сказал: «Иди…» «Иди-и-и, иди-и-и» — протяжно пронесся голос в другом месте, и послышались шаги.

— Кто идет? — строго крикнул Василий Сергеевич.

Никто не ответил, опять тишина.

— Это какие-нибудь голубчики тут у нас… — прошептал мне тихо Василий Сергеевич.

— Знать, заплутал кто… — заметил Герасим.

— Иди скорей! — сказал голос ближе.

— Кто тут шляется? — крикнул Василий Сергеевич, но никто не отвечал.

Долго ждали. Тишина. Мы все пошли назад в дом. Дедушка запер дверь на крючок, помотав головой. Только мы вошли назад в дом, услышали: в дверь, которую запер сторож, кто-то постучал. Собака моя, пойнтер, залаяла. Мы вернулись опять к двери. Василий Сергеевич спросил:

— Кто тут? — но никто не ответил. Открыли дверь — никого… Из темной ночи голос сказал:

— Чего, ничего не видать, куда зашли…

— Подходи! — позвал Герасим.

— Чего это тут будет?.. — подходя к двери, сказал высокий парень с круглым лицом, а с ним сзади другой — худой, повязанный на шее туго красным шарфом. — Заплутали, это што… не видать прямо, вот…

— Заходи! — звал Герасим. — Откелева вы?

— Мы-то, да мы печники из Рязанцева. Беда… еще как сумерело, по дороге идем, глядим. К горе, видать, на повороте, вот два волчина сидят, и-их здоровы. Мы назад. А они забежали, значит, да опять впереди бегут. Мы от их к лесу, к реке, да на елку от них залезли. Видим — они через поле в моховое болото ушли. Сидим мы на елке-то, а темно уж, видим — вдали огонек светит, это у вас, знать. Ну, мы, Господи, помилуй, ходу… А на тебе… темно прямо вот до чего… Ну и заплутались…

— Идите, идите сюда. Где вы волков-то видели? — обрадовался Василий Сергеевич.

— Да недалече. По реке ежели, тут канавка, где мостик на ей, верста, не боле.

— Вот видите… а вы говорите… Волки-то где — здесь близко. Надо еще картечью патроны набить, — беспокоился Василий Сергеевич.

— В такую ночь попробуй-ка, выйди тут… сожрут нипочем… — как-то обиженно сказал Коля Курин. — Жить здесь тоже не очень удобно…

— Чего, Миколай Васильевич, боишься, чего в тебе есть им… ишь худой какой… Это от Василь Сергеича съедят… — говорил, смеясь, Герасим.

— Поди, вот ночью, тебя, Вася, обязательно съедят… — сказал я.

— Вот вы все шутите. Погодите — дошутитесь… — волновался Вася.

— А велики волки? — интересовался Герасим.

— И-и-и… велики. Во! — показал печник, — лохматые…

— Это тогда медведи… — сказал Коля.

— А кто их знает, может, и ведмеди… — согласились печники. — Нешто узнаешь… они сидят. А когда побежали — далеко, не видать. Может, и ведмеди…

— Это недурно… — заметил озабоченно Василий Сергеевич.

— Медведи в Остееве есть. Это недалече. Как не быть, место лесное. За Рязанцевом есть тоже, — сказал Герасим.

— Хороши штучки рассказывают. А вы изволите помалкивать, — сказал, поглядев на меня, Василий Сергеевич.

— Как же, Вася, — оправдывался я, — здесь всё есть: лоси, рыси, всё. Волки, медведи, выдры, вепри…

— Походи-ка вот ночью — сожрут… — сказал серьезно Коля.

Герасим засмеялся.

— Смейтесь… досмеетесь… Эти штучки ваши… Неизвестно, что это, волки были или медведи. Чего ты смеешься, Герасим? А они не знают.