То, что растет

Мистер Сорент перестает преподавать нам историю Америки, потому что мы его не слушаем. Большую часть дня он сидит за своим столом и читает газету, от которой пахнет старыми сигаретами и еще каким-то органическим запахом, но нам наплевать, каким именно. Его волосы сальные и непричесанные. Джинсы болтаются на талии, они не подрезаны по росту, а их стиль нам совсем не нравится. Учитель не бреется, и борода растет у него жесткими клоками. Теперь он носит старые очки со слишком большими линзами. Он – старик, который пытается вести себя как молодой. Он – подделка. Он ничего не знает и ничему не сможет нас научить. Раньше мы этого не понимали, зато теперь знаем. Мы ободрали наклейки с его кафедры, украли его CD-диски и миниатюрную биту.

Мы слушаем мистера Сорента только во время специальных уроков. На одном из занятий он показал нам выполненную в «Пауэр-Пойнт» презентацию с фотографиями, сделанными на месте преступлений: там был мужчина, забитый насмерть битой так, что опознать его можно было только по толстым, как сосиски, губам, потому что остальная часть лица превратилась в лепешку. Были старик, зарубленный самурайским мечом, и женщина, которая выстрелила себе в грудь из ружья. Последняя была наркоманкой и такой исхудавшей, что невозможно было понять, мужчина это или женщина, даже без рубашки. На другом занятии нам показывали кадры, снятые на войне: солдаты и гражданские, разорванные на части, или сгоревшие, или уничтоженные химическими веществами, которые официально не использовала ни одна из воюющих сторон. На другом уроке демонстрировали снафф-видео с убийствами и пытками, и самым ужасным в них был звук. Еще были уроки, на которых мы смотрели видеозапись убийств в школе «Колумбайн», видео с террористами, отрубающими головы своим жертвам, старые новостные репортажи из Чернобыля и Хиросимы, а также из Аушвица, Камбоджи, Руанды и Косово с бесконечными горами трупов.

И всегда все заканчивалось видео с летящим мальчиком. Каждый урок мистер Сорент перемещал его на один кадр вперед. Иногда нам казалось, что не происходит никакого прогресса, что мальчик навсегда застрял внутри телеэкрана, но это было не так. Он двигался. Он был уже почти около стены.

За обедом никто не разговаривает. Только вилки стучат по тарелкам. Мама говорит, что она уже поела, и уходит. На ней туфли на шпильках и солнечные очки, она больше не носит желтый спортивный костюм. Папа ослабляет узел галстука, расстегивает рубашку и сажает Лэнса перед телевизором вместе с его тарелкой с динозаврами и вилкой с Человеком-пауком. У Лэнса под глазами фиолетовые круги, и кожа опухла. Мне становится интересно, не видел ли Лэнс летящего мальчика за все те часы, что он провел у телевизора. Отец исчезает в своей комнате, затем идет в ванную. Обе двери хлопают одновременно. Я остаюсь обедать за столом одна. А может, так было всегда? Я поднимаюсь наверх. Обнаруживаю в телефоне сообщения от друзей, спорю с ними. Завтра наш последний урок с мистером Сорентом. Его наступление внезапно и неизбежно. Я до сих пор ничего не написала в моем блокноте. Не могу решить, хочу ли я это вообще делать. Если мне и пришлось бы что-то написать, я бы рассказала мистеру Соренту про лягушку. А может, о том, как была питчером в играх Детской лиги. Я бы рассказала ему, как закрывала глаза и надеялась, что мяч остановится между мною и кетчером и зависнет в воздухе. Я так сильно старалась и верила, что это в самом деле может случиться. Мои глаза были закрыты, и я представляла себе, как мяч, крутясь, зависает в воздухе, и я вместе с остальными смотрю на ярко-красные стежки на нем; мы все глядим на мяч часами, даже после того, как становится темно. Но потом я слышала, как мяч ударялся о перчатку кетчера, или о биту, или с глухим стуком врезался в спину бэттера, и открывала глаза.

Мистер Сорент побрился и привел себя в порядок, у него новая указка мини-бита, а его кафедра опять вся в наклейках для бамперов. Он напоминает цикаду, пробудившуюся от семилетнего сна. Мистер Сорент говорит:

– Вам кажется, будто вы знаете, почему я это делаю. Но это не так. – Эти слова произносятся таким менторским тоном, что не вызывают доверия и кажутся совершенно бессмысленными. – Так что давайте начнем сначала.

Мы чувствуем себя усталыми и старыми, мы многое пережили и знаем больше, чем он. Он понимает, что мы не можем начать сначала. Мы сдаем ему наши специальные блокноты. Они все украшены и заполнены нашей кровью, за исключением одного блокнота, который так и остался пустым. Один из нас закрывает глаза после того, как сдает пустой блокнот, отказываясь смотреть на то, что с ним происходит на учительском столе.