Сегодня на пруду одна старушка кормила уток и лебедей. Не иначе как всех разом и на всем белом свете! Она бросила в воду столько хлеба, что им можно было бы накормить каждую водоплавающую птицу в мире. Я серьезно. Казалось, она решила покрыть хлебными крошками всю поверхность воды. Я даже испугалась, что старушка перекормит пернатых, что их маленькие желудки наполнятся хлебом, а потом взорвутся прямо у них под клювами. Да, наверное, это уже перебор (такое даже представить себе страшно), но я помню, как прочитала где-то, что белый хлеб не самая подходящая еда для утки и птиц вообще. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь нам тоже лучше не злоупотреблять такой пищей. Мне было непросто удержать Холли, чтобы она не ела хлеб, не лаяла и не бросалась на уток. Когда она начинает свирепо подпрыгивать на своих негнущихся лапах, это вызывает одновременно и умиление, и грусть. К счастью, больших лебедей в тот момент на пруду не было. Когда они вытягивают свои шеи, то становятся почти одного со мной роста. Даже не поздоровавшись, пожилая женщина сразу перешла к самому для нее важному и рассказала мне, что все родившиеся весной лебедята умерли. Боже мой, и это вместо приветствия: у меня все хорошо, а как у вас дела? Знаю, вы можете подумать, что у меня предубеждение против пожилых людей, но у этой старухи ужасно зловещий вид. Клянусь, дело не в том, что она старая, седая, сутулая и вся трясется, а в том, как она на меня смотрела. Ее глаза нельзя назвать пустыми, но было в них какое-то безумие. Ее взгляд был устремлен сквозь меня, в то ужасное будущее, где мы все обречены на страдания, а голос был похож на глухое эхо скрипящего стула в пустом доме. И, честно говоря, от одного только вида хлебных крошек, рассыпанных на земле, мне стало не по себе, словно это было какое-то дурное предзнаменование. Мы постарались поскорее пройти мимо и не ввязываться в долгую беседу, которую совсем не хотелось вести. Я улыбнулась, кивнула и сказала пожилой женщине, что мне очень жаль лебедят. Она ответила, что зато каймановые черепахи сохранили почти все свое потомство (и от этих слов мы с Холли опять испугались, что нас утащат под воду, в темную тину), к тому же прошлой ночью она слышала вой койота и уверена, что именно он съел последнего лебеденка. Я сказала ей, что все это ужасно, и была совершенно искренней, но мне не хотелось выслушивать подобные истории сегодня, когда в воздухе чувствовалась прохлада, а солнечные лучи едва пробивались сквозь облака. Когда я уходила, она крикнула мне вслед, чтобы я следила за собакой и не отпускала ее далеко от себя. Обычно мы обходим пруд, а затем сворачиваем к вашему дому, но сегодня гуляли меньше обычного. Я не могла больше думать ни о чем, кроме как об огромных голодных койотах размером с автомобиль, о том, как они воют и рвут на части маленьких Холли своими окровавленными пастями. Мы вернулись домой, но у нас обеих совсем не было настроения чесать животик. Мы сидели рядом, и я разрешила Холли повыть от души.
Пописала: √
Покакала:
31/10
С 12:23 до 12:46