То, что вы хотели

– Привет, Айван, привет, дружище, – прорычал он, заключив меня в объятия. – А я как раз рассказываю писакам, какой ты хороший семьянин. Попросил оставить тебя одного, чтобы позвонить жене и первым сообщить ей о нашей блестящей сделке. Ничего, что я это рассказал? В конце концов, семья – это то, что нас объединяет. И не только семья. У нас общие ценности, вот что главное. Не правда ли, друг мой?

С огромным трудом, напрягая все мышцы лица и даже шеи, я растянул губы в улыбке и ответил:

– Правда… Конечно, правда.

* * *

Вот такая история, Капитан. Я ее никому не рассказывал. Вы первый. Стыдно мне было, и я даже не знаю, за кого больше. За него, за себя или за якобы погубленное мною человечество. Беда не в том, что рыжий придурок лживый и беспринципный хам. Беда в том, что люди это знали и все равно выбрали его президентом. А зато веселый, а зато успешный, а зато правду-матку режет! Такого злого клоуна можно избрать лишь от скуки или отчаяния. И сдается мне, что избрали его от скуки… Но это же какими гнилыми, безмозглыми идиотами нужно быть, чтобы от скуки? Вы не думайте, Капитан, я не об одной Америке говорю, у вас дебилов даже чуть меньше, чем всюду. Весь мир сошел с ума, причем задолго до Sekretex. Весь, кроме Калифорнии, – ну, тогда, по крайней мере, мне так казалось…

После заключения договора с США наша молодая республика необычайно расцвела. С разных концов земли к нам хлынули умные, образованные, но разочаровавшиеся в своих странах люди. Мы принимали всех. Мы значительно упростили регуляцию в большинстве сфер бизнеса. Мы разрешили клонирование человеческих органов и беспилотные автомобили. Количество стартапов зашкаливало. Инвесторы всего мира устремились в новую обетованную землю. Мы купались в деньгах. С нами все хотели торговать. Еще ничего толком не успев сделать, мы – благодаря революционному подъему, огромным надеждам и разумному законодательству – превращались в мечту. Мы показали выход заплутавшему в потемках человечеству, и оно поспешно рвануло к мерцающему во тьме огоньку. А уж вокруг моей фигуры вообще образовалось нечто вроде культа. Вот только Линда… Нет, какие-то минимальные подвижки в наших отношениях происходили. Например, она разрешила мне ночевать в нашем доме, но взяла с меня слово, что каждый раз, когда я соберусь приехать, я буду предупреждать ее минимум за три часа. Из-за перегруженного графика и боязни ее вспугнуть я появлялся дома не больше двух раз в неделю; казалось, еще немного – и отношения наши наладятся… Все портил сошедший с ума мир. Ежедневно отовсюду, кроме Калифорнии, приходили вести об очередном безумии. Где-то легализовывали педофилию, где-то вводили казнь за однополую любовь… лодка уже раскачалась и хлебала бортами воду. Мир слетал с катушек, а в Калифорнии на этом фоне ударными темпами строили земной рай. Что-то не сходилось… Потому Линда и слушать не хотела мои аргументы.

– Подожди, – говорила, – Sekretex и до твоей Калифорнии доберется. Да, возможно, умные лучше сопротивляются своей животной природе. Но, во-первых, не всегда, а во-вторых, от умных не обязательно родятся умные. От умных обычно обычные родятся. И если не во втором, то в третьем поколении в вашем райском саду окажется большинство не умных, а обычных. И разнесут они ваш Эдем к чертовой матери. Но главное не это. Допустим на секунду, что ты со своими дружками прав и восемьдесят процентов населения земли дебилы. И их, допустим, не жалко, пускай с помощью твоего Sekretex подыхают хоть миллиардами, воздух от этого только чище станет. Отлично! Но ведь если погибнет восемьдесят процентов человечества, это будет означать крах цивилизации. И вы, кстати, тоже не выживете. Некому вам будет продавать беспилотные автомобили и поиск своей идентичности в интернете.

Я возражал, что она упускает фактор воспитания и положительного примера. Говорил, что загнивающие штаты, вдохновившись нашим успехом, вот-вот попросятся к нам в республику. А после Канада, Мексика, Латинская Америка и весь остальной мир. Мы ускорим прогресс, мы создадим мировое правительство. Мы напишем такие законы, которые будут держать дебилов в узде. Да они попросту права голоса не получат, пока не поумнеют! В ответ она обзывала меня фашистом-мечтателем, уходила на другую половину дома, а потом несколько недель демонстративно молчала. Но надежда все же оставалась, и я жил этой надеждой.