То, что вы хотели

– Многовато вопросов для беглого русского каторжника, – ответил нетрезвый мужик, с трудом выговаривая согласные звуки. – Ты, бродяга, не торопись. Давай лучше выпьем, а потом я тебе все расскажу. Хотя нет. С незнакомыми забулдыгами пьют только совсем уж конченые, поэтому… Зовут меня Серега, а попал я сюда просто – ключом дверь открыл. Электронным. Дом это мой, живу я здесь. А ты, зёма, находишься в секретной лаборатории корпорации Google, потому что твоя долбанутая подружка подписала меня, дурака, помочь тебе сбежать. Ну а теперь можно и выпить. – Мужик приложился к горлышку, сделал пару солидных глотков и протянул бутылку мне. – Ну Серега я, Серега… Серега Брин, не признал, что ли?

Я всмотрелся в лицо мужика и с большим трудом узнал в алкаше совладельца своего крупнейшего конкурента. От удивления я взял протянутую бутылку и залпом хлебанул не меньше половины стакана водки.

Глава пятнадцатая

Умненькие мальчики

С легендарным основателем Google

Сергеем Брином и его партнером Ларри Пейджем у меня был вооруженный нейтралитет. Они мне по-мелкому пакостили, а я над ними слегка глумился. Мол, неуклюжие мастодонты, проповедующие викторианский стиль в интернет-поиске, и все такое… Впрочем, границ мы не переходили. Несмотря на то, что я отъел у них изрядный кусок бизнеса, общались если не дружески, то вполне вежливо. Со стороны Сергея проскальзывала даже некоторая симпатия. Может, потому что он, как и я, родился в России. И даже социальная среда, из которой мы вышли, была одинаковая – советская научно-техническая интеллигенция. Нас часто сравнивали, и я, откровенно говоря, гордился этим сравнением. Сергей был блестящим программистом, математиком и визионером. Его нынешний странный образ потрепанного алконавта меня не удивил. Время сейчас тяжелое, мир практически рушится, мало ли кто какими способами стресс снимает? А вот русский язык, на котором он общался со мной почти без акцента, поразил сильно. И дело не в том, что из СССР его увезли в шесть лет, – в семье-то наверняка общались по-русски… Просто Сергей всегда открыто не любил и боялся Россию. При любом удобном случае он благодарил родителей за то, что увезли его – умненького еврейского мальчика – из холодной и антисемитской, как он считал, страны в благословенную Америку. При первом знакомстве с Сергеем, неожиданно вспомнив, что мы земляки, я сдуру обратился к нему по-русски. В ответ он сдержанно поинтересовался на своем безукоризненном американском английском:

– А почему ты говоришь со мной на этом варварском наречии?

– Ну как, – смутился я, – ты же вроде из России…

– Да, к сожалению, я родился в твоей дикой стране, – тяжко вздохнул он в ответ. – Но, к счастью, меня увезли в Америку, когда мне едва исполнилось шесть. Я мало что помню, а что помню, не хочу вспоминать. Однако русское слово “жиденок” засело во мне крепко. По культуре я американец, если глубоко копаться в национальной идентичности, то еврей… возможно. Но уж никак не русский.

– Ну извини, если оскорбил, я не хотел…

– Послушай, приятель, – чуть повысил голос Сергей, – ты мне расизм-то не шей! Я не расист ни разу. В стране эмигрантов глупо быть расистом. Национальностью человека оскорбить нельзя. А культурой можно! Вот ты бы хотел, чтобы я называл тебя членом племени тумбо-юмбо, практикующим каннибализм и жертвоприношения?

– Эка ты сравнил, приятель! – возмутился я. – Людоедов и великую русскую культуру рядом поставил! А как же Толстой, Пушкин, Достоевский, Тургенев?

– Да ты не обижайся, не горячись, обычно я этого никому не говорю. По крайней мере в такой форме… Но с тобой, мне кажется, можно и нужно откровенно. Не знаю, правда, почему мне так кажется… А Тургенев – это отличный пример. Помню, лет в десять, уже здесь, в Америке, мать заставила прочесть один его рассказ. “Муму” называется, слыхал, наверное. Огромное на меня впечатление произвела эта история. Вот как раз тогда я все про русских и их великую культуру понял.

– И чего ж ты понял? Не поделишься?! – спросил я агрессивно. Обидно мне потому что стало за Тургенева и русскую литературу.