Над площадью зависают несколько полицейских вертолетов. Очень низко, метрах в пятидесяти от земли. Ветер от их винтов срывает с людей бейсболки, шум заставляет пригибаться. Но этого вертолетам мало, и они сбрасывают вниз газовые гранаты, поливают толпу резиновыми пулями, ослепляют вспышками прожекторов, оглушают невыносимым воем из динамиков. Начинаются хаос, давка, столпотворение. Кто-то забирается в замерший за колючей проволокой танк и шмаляет по вертолетам из крупнокалиберного пулемета. Один из них падает прямо на людей и взрывается. Остальные улетают.
Линда приближает ко мне лицо и орет безумным, неуместно счастливым и от того особенно жутким голосом: “Все будет хорошо-о-о-о-о-о!” Я закрываю ей рот поцелуем. Она успокаивается. Закрывает глаза. Я тоже. Мы стоим с закрытыми глазами и целуемся. Звуки сошедшего с ума мира утихают. Мы стоим и целуемся. Нам хорошо.
Из-за угла здания Верховного суда выскакивает странный летательный аппарат. Нечто вроде дрона-переростка, около четырех метров в диаметре. Он зависает прямо над нами. В его брюхе открывается люк, из него выпадает трос с сеткой на конце. Охранники в растянутых свитерах толкают нас к сетке. Мы с Линдой не понимаем, чего от нас хотят. Мы просто мирно целовались. Нас это все вроде как не касается. Или касается? Почему мы прикованы друг к дружке наручниками? И почему нас толкают? Что тут, черт возьми, творится? Я пробую сопротивляться свободной, не прикованной к Линде рукой. Получается у меня плохо, в ухо прилетает удар кулака охранника, и я падаю в сетку, увлекая за собой Линду. Снова теряю сознание.
…Мы летим внутри темной трубы… тоннель, наверное… долго летим, на метро похоже, только станций нет. Черная бесконечная труба. Наручники с нас сняли. Линда сидит рядом со мной на пластиковом полу дрона и плачет. Я вспоминаю все, что произошло, и боюсь спросить, почему она плачет. Потому что знаю.
…Впереди появляется прямоугольник света, и дрон ныряет в яркое пятно. Огромный зал, над ним купол, по форме напоминающий собор святого Петра в Риме. И по высоте тоже. Дрон приземляется. Мы выбираемся наружу через люк в днище, но на этот раз по выдвижной лестнице. Нас встречает бывший израильский спецназовец, а ныне начальник моей охраны – в растянутом свитере, с явно фальшивыми бородой и усами. Как он оказался здесь быстрее нас? Может, летел вместе с нами? Линда бросается к нему, вцепляется в наклеенную бороду и начинает бить кулачками в широкую спецназовскую грудь.
– Ты же обещал без жертв, сволочь! – орет она. – Ты клялся мне своим долбаным еврейским богом!
– Во-первых, я говорил – почти без жертв, – произносит он спокойно, терпеливо снося удары. – Во-вторых, никто не предполагал, что они пришлют вертолеты и начнут стрелять. А в-третьих, даже если б я сказал, что погибнет миллион человек, ты бы разве его бросила? Отвечай честно, чего молчишь?
Линда перестает рвать спецназовцу бороду. Замирает, застывает, превращается в скорбную статую. Но вдруг оживает, мчится ко мне и сыплет проклятиями. Такой я ее еще не видел.
– Сука, это из-за тебя все! – визжит она истерично. – Из-за твоего дурацкого необузданного эго, самец хренов! Дебил, идиот, придурок! Я убью тебя!
Она действительно начинает меня убивать. Целит маленьким кулачком в кадык, пытается выдавить глаза. Я решаю не сопротивляться. Наверное, нужно сдохнуть. Она – единственное существо, от которого я приму смерть. Охранник в последний момент ловко хватает ее за шкирку и тычет прямо через одежду небольшим шприцем. Линда, закрыв глаза, умирающим лебедем оседает на пол.
– Ты чего? – обалдело спрашиваю я. – Совсем страх потерял?
– Ей не повредит. Это просто снотворное. Поспит и успокоится.
– Да ты… – надвигаюсь я на него, но договорить не успеваю.
Охранник втыкает шприц со снотворным и в меня. Последнее, что я слышу перед тем как вырубиться, это его усталое, раздраженное ворчание. И то обращенное не ко мне, а к его еврейскому богу:
– Господи, если бы Ты только знал, как они меня все достали, властелины мира хреновы!
Где-то далеко выла вьюга. Открывать глаза и вылезать из теплой кроватки не хотелось. Это же так здорово – лежать под одеялом, когда за окном метель и собачий холод. И чтобы дрова в печке трещали, и снежные вихри за окном, а ты в постельке, укрылся с головой одеялом, и все тебе по фигу. Чур, я в домике, меня не салить… Откуда взялись эти давно забытые картинки из детства? Что вообще происходит? Догадываться очень не хотелось, но я все же догадался. Во-первых, вьюга где-то действительно выла. Во-вторых, боялся я не темноты, а вчерашнего страшного дня.
– Пускай будет вьюга, – прошептал я, надеясь на лучшее, и открыл глаза.