То «заика», то «золотуха»

Допрашивающий изогнул свою правую бровь, поджав левую и прищурившись, и ещё раз скептически осмотрел девушку перед собой, продолжая оставаться — стальной скалой беспристрастия и наплевательства. «Ну!.. Уже решил всё, да как и все, для себя!..».

— С вами — всё в порядке?.. Может, воды? — И тут же потянулся своей левой рукой за тёмно-синим железным чайником и такой же серой кружкой, что стояли рядом с ним на столе вместе с какими-то ещё серыми и синими же пластиковыми папками с документами.

— О, как мило!.. Напускной добродетелью и сопереживанием — отравить решил? А чего и нет-то, собственно?.. Ни разу ведь сам из него и неё — не выпил, гад! А после же скажет, что «откинулась» — от чего-то «своего», принятого до их всё и наряда: подкрепив тем самым вину — за всё и всех, вся же сразу!.. В какой «крови», дядя? Это с тобой — что-то не в порядке: руки, вон, дюже — чистые!.. И о чём — он… они, вообще?!

— Нет!.. Спасибо… — Сжала губы в тонкую полоску Ксения. — Со мной — всё хорошо!.. Хоть и, если честно, я всё ещё не до конца понимаю — причину, по которой вы меня привезли и сюда же доставили.

— Станислав!.. Вам знаком — этот человек? — И снова последовали тычки его толстого указательного правого пальца — по фотокарточкам. На одной из которых — таки и был изображён молодой курчавый парень, двадцати шести лет: со светло-каштановыми короткими волосами, чуть сощуренными серо-зелёными глазами, светлыми распахнутыми длинными ресницами и выгнутыми «дугой» такими же широкими бровями. Но и не от неприязни! А от широкой и белозубой улыбки — его пухлых губ. За чем — последовали и щёки, вместе и с тупыми же скулами, вытянувшись к ушам. А острый и тонкий нос — вздёрнулся на кончике, подтягивая вместе же со всеми — мощный и округлый подбородок. Будучи в светло-розовой рубашке с коротким рукавом и вырезом до середины груди, в светло-бежевых брюках и в бежевых же лакированных туфлях на небольшом квадратном каблуке, он стоял посреди какой-то улицы с разномастными разноцветными магазинами на крупной серой гальке и показывал своей правой рукой знак «мир», пока и левой же — держал белый картонный стаканчик с кофе с полупрозрачной белой крышкой с носиком: для удобного и комфортного потребления. И всё бы было хорошо и дальше, если бы и на следующей — не было чего-то мутного и смешанного: серо-синего же пятна… с тёмно-красными же вкраплениями; будто бы и «заблюренного» — в мелких и прозрачных квадратиках, размывающих контуры и сами же субъекты с объектами. Не позволяя увидеть — как кто-то лежал на тёмно-сером бетонном полу, телом и головою же вниз, в синем классическом костюме, из пиджака, брюк и… в бежевых

же туфлях: весь — в крови!

— Не смотри!.. Нет. Ладно! Только — не присматривайся!..

— Знаком. Это… Это — мой жених! А… А что?.. — Но и всё-таки не послушавшись и прищурив свои глаза, влекомая не только интересом, но и «запретом», допрашиваемая вновь попыталась рассмотреть глянцевую бумагу: а и именно — тот самый второй снимок, выдвинутый ещё и из десятка же других, снятых с разных ракурсов и углов, планом; но и, как и прежде всё, волею судьбы, кармы или уже и злого же рока, ничего не увидела, только и опять же всё — отражение лампы на ней: в виде круглого же бело-жёлтого блика.

— Его убили — этой ночью… И этим самым же — ножом! — Проговорил мужчина и в конце даже чуть перегнулся через стол, чтобы строго и серьёзно посмотреть в глаза, и с глазу же на глаз, девушки напротив. —

Вы!.. Вы — его убили. От того же всё — и кровь на ваших руках!.. Перекочевавшая теперь — и на вашу же одежду. Не стоит — вы- и стирать улики!.. До конца — всё равно не избавитесь: кровь — долго не отмывается. А там — и вовсе

! Но и вам же это — и так известно, не правда ли?.. Слюны — не напасётесь, милочка!