Точка возврата

Очнулся, лежу на снегу, шапка рядом валяется. Она-то мне жизнь и спасла. Кое-как до палатки дополз. Ротов, когда узнал, что ушел штурман, выматерился: «Его здесь прихлопнуть надо было. Свихнулся, говоришь? А продукты прихватить не забыл». И тут зазвенело, зашумело у меня в голове, свалился я у костра. Сколько так пролежал – не помню. Слышу, Сашка Зарубин голову мне приподнимает и мороженые ягоды в рот сует. «Откуда?» – спрашиваю. «Да здесь, по склону насобирал, – отвечает. – Вон и командира накормил». Пожевал я немного ягод, вроде легче стало. А к вечеру мы уже вдвоем с ним пошли. Разгребешь снег, а там, как капельки крови, брусника.

Через три дня нас нашли. Петька Короедов разыскал. И штурмана разыскали. Посадили в вертолет, он в угол забился, голова ниже колен, постанывает. Жалко мне его стало, подошел я к нему, а он испуганно так на меня вздернул глаза. Наверное, думал, бить буду. Я ему руку на плечо положил, говорю: «Перестань убиваться, с кем не бывает». Так он, ты знаешь, затрясся и заплакал. Он ноги обморозил, гангрена началась. Говорят, отняли их у него. Потом началось расследование. И тут Ротов повел дело так, будто штурман во всем виноват. По его вине, мол, отклонились от трассы и столкнулись с горой. Противно мне стало. Уж коль виноват, так будь мужиком! А валить на больного – это надо потерять всякую совесть. Он ведь и так наказан. Так я ему при всех и сказал. Штурман-то с нами всего второй полет делал.

Бакшеев замолчал, отчужденно уставился в окно.

– Значит, развел вас голец с Ротовым? – спросил Ершов.

– Кто это говорит? – очнулся Бакшеев.

– Да так, болтают.

– А ты их меньше слушай, – нахмурился Бакшеев. – Вот ты представь, все идет хорошо. Ты летчик, все вокруг тебя крутится, и вдруг происходит такое, к чему ты не готов. Каждый самолет сделан с запасом прочности, и у человека он есть. Легче всего осудить другого, но будет ли от этого тебе польза. Ответственность – тяжелая штука. Вот станешь командиром, поймешь. Ведь речь уже не только о собственной жизни. Жить всем хочется. Как тут судить другого? Ты вот тогда обиделся, наверное, из-за носков. А ведь он правильно сделал, хоть и жестоко. Ты себя одного в порядок привести не смог, а он должен сотни человек в порядке держать. Но не каждый это понимает.

– А к вам гостья пожаловала, – выглянув в оконце, сказала дежурная. – Я ей ключ отдала.

Бакшеев недоуменно посмотрел на дежурную. Гостей, да тем более в Усть-Куте, он никак не ждал. Через минуту все прояснилось. Возле окна сидела Таня и листала журнал. На ней был серый пуховый свитер, джинсы. В ногах, возле столика, лежала спортивная сумка, Таня настороженно вскинула на Бакшеева глаза, жалобно улыбнулась, но не встала, не соскочила, не бросилась навстречу, а осталась сидеть на кровати.

– Что случилось? – спросил Бакшеев.

– Ничего, – Таня секунду помедлила. – Соскучилась, вот и прилетела. Меня дядя Петя Короедов в грузовой самолет посадил. Летчики хорошие попались, они тебя знают. Я в кабине долетела. А здесь сижу, сижу, сижу, дождаться вас не могу.

– Понятно, – протянул Бакшеев. Он подошел к вешалке, снял куртку, вытащил из кармана расческу, причесался. – Ну, рассказывай, что там у тебя еще? – не спуская глаз с дочери, Бакшеев подошел к столу, присел на табуретку. – Как со школой? Ты что это, голубушка, уроки взялась пропускать?

– Всего один день – завтра воскресенье, я отпросилась…

– А что это у тебя с ногой? – перебил Бакшеев, поймав взглядом белую полоску бинта, выглянувшую у Тани из-под носка.

– Ой, папа, да ты не беспокойся. Ничего страшного, маленькая трещинка, все уже проходит. После праздников мне к врачу. Заживет.

– Как трещина, откуда? – всполошился Бакшеев.

– Так и знала, будешь волноваться, – Таня поморщилась. – Я тебе забыла сказать, я в парашютный кружок записалась. На прошлой неделе у нас были первые прыжки. Вот я и приземлилась неудачно.

– Этого еще не хватало! – воскликнул Бакшеев. – А ну покажи.

Таня осторожно вытянула из-под столика ногу и задрала штанину. На голеностопе лежал гипс. Таня покрутила ногой, видимо, хотела показать, что ничего страшного нет, но против воли поморщилась.

– Зачем тебе этот кружок понадобился? – раздраженно спросил Бакшеев.

– Папа, я, между прочим, за этим и прилетела, – сказала Таня. – Я хочу в летное поступать.

– Ну да! – выдохнул Бакшеев. – Я тебе сколько раз говорил, чтоб и думать не смела, еще чего! Правильно говорят: нет ума – считай, калека.

– Ну, ты же сам говорил, что я на тебя похожа, – прямо глядя на отца, сказала Таня.

Бакшеев как-то сразу обмяк, точно налетел на стенку. Некоторое время он молча шевелил губами, смотрел на дочь, затем снова забушевал:

– Оказывается, от тебя много чего можно ожидать! А тот старый пень, он-то почему мне не позвонил? Я же его просил: зайди, попроведай, чуть что – звони. Тебе же лежать дома надо, а он взял да в самолет запихал. Вот удружил так удружил! Видно, совсем глаза залил.