Тойота-Креста

Потом заехали на проспект Красоты и стояли над городом в одном из самых красивых освещений, которое бывает в ясную погоду, когда синева касается абсолютно всего – и неба, и воды, и льда, и грубого снега под ногами в твёрдой ёлочке от чьих-то скатов. Потом Саша провёз его на площадку над фуникулёром, которая была ещё выше, а даль с неё казалась ещё синей и стеклянней.

Снова стоял Евгений, заворожённый плотностью и многослойностью картины, и в который раз переживал поразительную близость домов и кораблей. С полётной высоты этой были явлены с топографической щедростью и мысы, и острова, и океанские прозоры. Пласты воды, проложенные причудливыми изгибами суши, послушно и густо повторял город. Плавгоспиталь был скрыт, только корма виднелась за серыми корпусами БПК. Полностью был виден крайний боевой корабль, похожий на огромную стрелу, это был «Адмирал Виноградов», бортовой номер 572.

– Хорошо вот так вот сверху смотреть, да? Сразу видишь всё, что любишь, и оно ещё понятней становится, ага? Такая карта…

– Ну.

– Я вот Влад твой, вернее, наш, люблю как раз за то, что здесь, как на карте, всё видно… Жалко только, что, когда вниз съезжаешь, пропадает многое… Не всё, конечно… Чо, поедем? Ты меня это… на Морвокзал отвезёшь потом?

– А чо?

– Да поброжу…

По дороге Женя не уставал дивиться городу – центральным улицам, стройным и столичным, с любовью и достоинством отстроенным на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Этим странным домам модерн в оранжерейных завитушках, будто из средней полосы перемахнувших морозную и неподъёмную Сибирь. И прижившихся в здешних тепле и влаге, и растущих себе, как в Питере, не вымерзая.

Текли по крутым улицам белоснежно-серебристые реки, ветвясь протоками, сливаясь и перестраиваясь, вспыхивая длинными стопарями, драконьими глазами. Проплывали раскосые фары, загибающиеся на крылья, зеркальца-баклажаны на тугой лапке. Обязательно попадался какой-нибудь турбовый «марк» без бампера с обнажённым квадратным радиатором почти до полу и с бивнеобразными патрубками. Протарахтел дизельком фургончик «ТигРос. Питьевая вода», пикап «мазда-марви» «Эгершельд. Аварийная», бело-синяя патрульная «креста». Глазастая под старину «мицуока».

– Слушай, я до сих пор в чувство прийти не могу…

– Чо ещё такое?

– Да не. Так-то всё нормально. Просто я поразился вчера, когда твои фотографии смотрел…

– В смысле?

– Ну, просто первая мысль была: откуда там… наши машины? Понимаешь? Ведь я целую жизнь с ними прожил… ну? С этими, не знаю… зверями, существами какими-то непонятными с раскосыми фарами… Сань, ну ты подумай: разве какому-нибудь перегону с Запада, с какого-нибудь Выборга, в голову пришло бы так одушевить эти все «опеля»-«фольксвагены», как мы… их одушевили?!

– «Карины»-«марины»?

– Но. «Кресты»-«мажесты»… Мне кажется, на это только очарованная дальневосточно-сибирская душа способна…

И Женя снова вспомил фотографии, где на заснеженном хоккайдском перекрёстке стояли со странными номерами знакомые до сердечной дрожи: грузовичок «ниссан-атлас», колхозный универсал «ниссан-ад», микрик «хонда-степвагон», рысистый молодёжник «хонда-торнео», шмопсик «ниссан-марч», всепролазная «делика», знакомая «тойота-гайа» и белая «креста» в 90-м кузове.

– Знаешь, я на них посмотрел… и подумал: да при чём тут эти иероглифы, эта Марукаити Суйсан… Ведь ещё чуть-чуть… и они оживут… и из «атласа» вылезет… замученный налогами хозяин магазинчика рыбьих кормов с рынка, из «степана» – Ванька Колбасинский с тремя пацанами, из «аццского», гружённого свиными ногами, – деревенский работяга, из «торнухи» – студентик, а из «смарчка» – милая такая девчонка с дочкой…

– А из «дэлики»? – пытал Саня Женю.

– А из «дэлики», сверкающей, чёрной, необыкновенно дутой и высокой, с лесенкой на задке, с «ксенькой» на крыше и кучей зеркал, – знаешь кто? Никогда не догадаешься. Бородатые староверы с Индыгина, Нестор Федорó в с братом Корнилием… Вот так вот! И… что там ещё у нас?

– «Гайка».

– Точно. Да… А из ушатанной «гайки» – несчастный коммерс с мишками и матрёшками – я тебе вoт рассказывал… Помнишь?

– Помню…

– А… – сказал Женя и вдруг замер, и стало очень тихо. И в машине, и на улице, и, казалось, на всём пространстве от острова Танфильева до Батюшки Енисея… И тишина всё разрасталась и набирала силу, пока Саня не спросил тоже совсем тихо:

– А из белой «кресты»?

А Жека как-то неловко сглотнул и отвернулся. А потом рявкнул:

– Мы на Морвокзал-то поедем?

– Поедем, – сказал Саня и, прижавшись к бровке, с силой воткнул «паркинг» и включил аварийку. Он заговорил негромким сосредоточенным голосом, который Женя слышал у него считанные разы:

– Ты знаешь, прости меня, Женьк, а? За этих «свиней»… Я чо попало сказал… и резко так… и переживаю… Тёс этот ещё приплёл… угораздило же вывезти такое… Ты это, поедешь, будь осторожней, я тебя прошу… именно потому, что ты уж собаку съел на этой трассе. И извини, я не прав был… Правда.

– Да ты сдурел, Санька! Ну чо ты городишь, совсем охренел! Мне вообще надо было по башке настучать и уши все оболтать…