Тойота-Креста

Женя открыл глаза. Уже смеркалось. Миха, увидав, что он проснулся, отставил пиво и внимательно сказал:

– Ну что, дружище, все бока отлежал?

– Женёк, ты там не сварился? А то Ируся так накочегарила, что…

– Пиво надо пить, пока не вскипело… ха-ха…

– Давай, спускайся…

– В долину… – добавил Костя. Все заржали… а Женя понял, что «прелка-слепыш» – это «хонда-прелюд» с закрывающимися фарами.

Женя подсел к ребятам, и пошёл в ход серый хлеб, горлодёр и черемша с салом.

– Я удивляюсь, Жек, как ты в этой кофте не спарился…

– Да нормально. Как горлодёрчик?

– Само то.

Обо стольком хотелось расспросить мужиков: о ценах, о самих машинах, о ловушках, подстерегающих покупанов, и о том, сильно ли хлобучат перегонов на дороге. Но он всё не решался и шёл окольными путями, например, спрашивал, сколько машин может перегнать один человек.

– Пять, – не моргнув, отвечал Миха.

– Как пять?

– Так. Грузовая. Десятитонка. – Миха снова убедительно загибал пальцы и глядел в глаза. – «Сороконожка» «нина», допустим, в неё две тачки втыкаем, это уже три! А сзади на сцепке ещё воровайка поменьше… В ней ещё одна. Вот! – он оглядел присутствующих с видом фокусника. – Пять штук выходит.

– Так краснодарцы возили, – пробасил, проходя мимо, рослый и крепкий мужик, видимо, из другого вагона.

Женя только восхищённо покачал головой, не понимая, правда ли это, или Миха подыграл, и оно было неважно – столь точным показалось название «сороконожка», передающее образ длинного бескапотного грузовика с двумя рядами передних колёс. Да и то, что Миха экономно назвал Hino «ниной», тоже многого стоило…

Так всё и шло. И ещё долгие сутки осилил поезд вместе со своими пассажирами и бежал теперь по Амурской области. В Ерофее села аппетитнейшая налитая деваха – настолько полнотелая, пышущая, сияющая и ярко накрашенная, что вокруг неё немедленно заварился неимоверный курултай.

– Оля, ты пиво будешь?

– Я пиво не пью.

– А что пьёшь?

– Шампанское… это… полусладкое. И текилу…

– А мы текилу не пьём… Её кактусами закусывают…

– Правда?

– Мочёными…

– Ну. А они у нас кончились…

– Ещё в Кабанске…

– Ну. Их по ходу кабаны схрюкали… – вставил Вовчик, совсем парнишка из Минусинска. Парни молча стыли от хохота, каждый отпадал со своей застывшей гримасой и сияющими глазами…

– Да нет, Вовец, ты чо-то путаешь – в Хохотуе…

– Не в Хохотуе, а в Таптугарах…

– Да фиолетово… Так что, Оль, думай… пока пиво есть…

– Ну, вообще, ладно, давайте…

– Ну, вот и молодец! А чо так всухую сидеть? Ну, давай… За знакомство…

– Давайте.

– Оль, а ты где работаешь? – продолжали пытать её мужики.

– В стоматологии.

– В зубном?

– В стоматологии.

– А чо, зубной и стоматология не один хрен?

– Ну лан, Кость… – говорил Миня, – пусть в стоматологии…

– Зубья дерёшь?

– Ты чо, Костя, не понял – она не дерёт, а удаляет. Да, Оль, ты удаляешь? Мне удалишь, если чо, клыч-чья?

– Чтоб не зубоскалил! Хохотуй таптугарский…

– И не кусался! Ой, ну переста-ань… Ну ты чо-о-о, Мии-иш?

Миха сидел рядом с ней и пытался прикоснуться к ней наибольшей поверхностью тела, а она, наоборот, старалась эту площадь сократить, и их сидение представляло собой упорное совместное извивание, выбуксовывание Оли из-под Михиных оконечностей. Миня то подлезал ей под руку, то приваливался, то накрывал её ручищей, демонстративно неподвижной и будто не его, а она высвобождалась, сбрасывала тяжесть, выныривала из-под неё, как из-под шлагбаума, отсаживалась, упиралась ногами, а он тут же заполнял освободившиеся сантиметры или клином заваливался между Олей и стенкой, охватывая её за стан. А свободная рука, показательно попарив в пространстве, совершала вынужденную будто бы посадку на Олины бёдра. А она выказывала высшую степень непонимания происходящего и увещевала нежнейшим медовым голосом: «Миш, ну чтоо-о-о ты? Ну ладно-о… Ну хва-а-атит тебе… ну пра-а-аавда…» – а Миня глядел на Костю и Женю и продолжал как ни в чём не бывало с ними балагурить.

– Вот, Оль, послушай, тебе интересно будет… Как зубнице… изняюсь… как стоматологу… У меня дядька, – не унимался Костя, – от он с этими зубами затомил! Как раз из тайги пришёл, у него зуб задолбал – болит и болит. А соседка у нас… зуб… в смысле стоматолог… Ну, как Оля… Кхе-кхе… Короче, приходит к нему с чемоданчиком. А дядь Лёня страсть боялся… Как увидел эти… клешшы с пассатижьями, хе-хе – побледнел аж… Пасть открыл. Она как зуб тронула: «Нет, – говорит, – за бутылкой идти надо. Не сдюжу». Ладно. Сходили. Короче, пока она зуб тащила, он всю бутылку усидел. Ну, вытащила, он языком-то пошерудил: «А ты, девка, однако, не тот зуб-то выташшыла!» Та: «Ну ладно. Тогда тот ташшыть будем!» – «Тогда за второй бутылкой беги!»

– Ха-ха-ха!

– Оль, ты, если чо, мне зуб засверлишь? А то у нас зубной кабинет закрыли…

– Да вообще, чо попало делают… – возмутилась Оля. – Зато вон в Беляевском детдом открыли для этих, ну… недоумков, я вообще не понимаю, лучше б здоровым деньги отдали!

– В смысле?

– Ну, тут на здоровых-то не хватает… А теперь этих… больных… А если они разбегутся?

– Не понял. Они чо, хреновые?

– Кто?

– Ну, недоумки эти, как ты сказала…