Только анархизм: Антология анархистских текстов после 1945 года

Легковерие людей выходит за рамки наших представлений. Их стремление не замечать очевидного, их желание ещё более отрадного зрелища, даже если оно является в высшей степени выдумкой, их воля к слепоте не знает границ. Уж лучше небылицы, выдумки, мифы и детские сказки, чем наблюдение разоблачения жестокости реальности, чтобы стерпеть очевидную трагичность мира. Чтобы предотвратить смерть, homo sapiens её увольняет. Чтобы избежать необходимости решать проблему, он её упраздняет. Умирать придётся только смертным; верующий же, наивный и глупый, знает, что он бессмертен, что он выживет в глобальной гекатомбе…

Затаившиеся дельцы

Я не питаю неприязни к людям, использующим метафизические уловки ради выживания; с другой стороны, те, кто организует тёмные делишки и, проповедуя идеал аскетизма, между прочим, ни в чём себе не отказывает, окончательно и бесповоротно расположены напротив меня, на другой стороне экзистенциальной баррикады. Торговля другими мирами вселяет уверенность в того, кто их рекламирует, потому что так он находит предлог для укрепления своей собственной потребности в психической помощи. Подобно тому как зачастую психоаналитик возится с другими, чтобы ему не приходилось слишком уж пристально задумываться о собственных слабостях, викарий монотеистических богов навязывает своё мировоззрение другим день ото дня, чтобы самому ещё более надёжно принять свою же веру. Строго по методу Куэ…[57]

Скрывать личную духовную нищету, усугубляя её у других, избегать зрелища этой нищеты у себя самого, драматизируя нищету всего мира, – Боссюэ[58]

, эталонный проповедник! – как много существует уловок, которые должны быть осуждены. Простой верующий – это одно, а тот, кто называет себя пастырем, – уже совсем другое. До тех пор пока религия остаётся внутренним делом человека, в конце концов, речь ведётся исключительно о неврозах, психозах и иных личных вещах. Существуют разные извращения, которые допустимы, пока не подвергают опасности или угрозе жизни других…

Мой атеизм активизируется, когда личное убеждение становится общественным делом, и во имя чьей-то личной умственной патологии и в соответствии с ней переустраивается мир и для всех других. Между персональным экзистенциальным ужасом и управлением телом и душой других существует целый мир, в котором ведут активную работу затаившиеся дельцы от этой духовной и умственной нищеты. Искажение влечения к смерти, которым они обрабатывают весь мир, не спасает страждущего и не меняет ничего в его страдании, но лишь загрязняет вселенную. Желая избежать негативности, он распространяет её вокруг себя, а затем порождает на свет психическую эпидемию.

Во имя Яхве, Бога, Иисуса и Аллаха – своих полезных выдумок – Моисей, Павел Тарсянин, Константин, Магомет сумели управлять теми тёмными силами, которые их захватывают, терзают и мучают. Проецируя их тьму на мир, они затемняют его ещё сильнее и не облегчают никакую боль. Патологическая власть влечения к смерти излечивается не хаотичным и магическим разбрызгиванием грязи, но философской работой над собой. Правильно проведённая интроспекция даёт отпор фантазиям и заблуждениям, которые питают богов. Атеизм – это не терапия, а восстановленное психическое здоровье.

Наращивать Просвещение

Эта работа над собой предполагает философию. Не веру, предания, мифы, но разум, правильно проведённое самонаблюдение. Мракобесие – этот питательный перегной для религий – борется с западной рационалистической традицией. Надлежащее использование нашей мыслительной способности, поведение нашего разума в соответствии со здравым смыслом, претворение в жизнь подлинной готовности к критике, общая мобилизация нашего рассудка, желание развиваться, стоя на ногах, а не на коленях, – вот множество способов, чтобы отбить наступление иллюзий. Всё это – возвращение к духу Просвещения, давшего имя XVIII веку.

Конечно, многое можно было бы сказать об историографии этого второго Великого века[59]. Пристально уставившись на Французскую революцию, историки следующего века пишут вдогонку своеобразную историю. В ретроспективе предпочтение отдаётся тому, что, как кажется, могло напрямую породить или активно содействовать недавнему историческому событию. Это иронические деконструкции Вольтера, Монтескьё и его три ветви власти, «Общественный договор» Руссо, Кант и его культ разума[60], генеральный подрядчик «Энциклопедии» д’Аламбер и т. д. На самом деле эти блистательные фигуры Просвещения – безусловно презентабельные и политически корректные – были самыми смелыми из всех, кого могли вынести историки.