Я считаю Просвещение более пылким, более вольным, гораздо более смелым. Поскольку при всём кажущемся разнообразии всех этих замечательных людей объединяет деизм. И все они решительно боролись против атеизма, к чему эти избранные мыслители также добавили равновеликое и полнейшее презрение к материализму и чувственности – все философские возможности, составлявшие левое крыло Просвещения и центр радикальности, который был подвергнут забвению, но который может быть востребован в наши дни. Тот, который мне нравится.
Кант несравненен в сдерживании дерзости. «Критика чистого разума» предлагает на шести сотнях страниц нечто, способное взорвать западную метафизику, но философ в итоге отступает. Разделение между верой и разумом, ноуменами и феноменами увековечивает два отдельных мира – это уже большой шаг вперёд… Дополнительное усилие могло бы позволить одному из этих миров – разуму – потребовать права на второй – веру. И анализ не пощадил бы вопрос веры. Ибо заявляя об этих двух отдельных мирах, разум отказывается от своих сил, он щадит веру, и религия спасается. И на этом основании Кант может постулировать (!) (какая потребность в столь многих страницах, которые могут быть сведены к постулированию…) Бога, бессмертие души и существование свободной воли – три столпа всякой религии.
Против антиклерикальной религии
На фоне этого опустошённого пейзажа осаждённого Запада борьба некоторых антиклерикалов порою кажется загрязнённой идеологией противника: многие из тех, кто сражается за наше дело, выглядят в точности как священнослужители. Или даже хуже: как карикатуры на священнослужителей. К сожалению, от современного вольнодумства отдаёт ладаном, оно бесстыдно попахивает святой водой. Ставши пасторами Церкви атеистических ханжей, деятели этого исторически значимого движения, похоже, упустили те возможности, которые мог дать постмодерн. Сегодня мы не сражаемся с монотеизмом при помощи оружия времён республики Гамбетты[61]
.Конечно, борьба вольнодумства сыграла важную роль в наступлении современности: деконструкция христианских выдумок, освобождение совести, секуляризация юридической присяги, образования, здравоохранения и армии, борьба против теократии во имя демократии, особенно в её республиканской форме, достигла самой известной победы – отделения церкви от государства.
Тем не менее светские догматы, гражданские церемонии – крещения, причастия (!) – молодёжные фестивали, борьба с колокольным звоном в сёлах, стремление ввести новый календарь, иконоборчество, борьба против ношения ряс – во всём этом чувствуется так много общего с практиками из арсенала христианства. Дехристианизация осуществляется не посредством подобных игр и безделушек, а посредством работы над совокупностью знаний эпохи, посредством воспитания совести в сторону разума. Ведь революционный эпизод дехристианизации произвёл так же быстро культ Верховного Существа[62]
и другие празднества, столь же клерикальные, глупые и неуместные.Давайте мыслить диалектически: подобные эксцессы объясняются и оправдываются суровостью борьбы в то время, неуступчивостью противников, располагавших полной властью над телом, душой и совестью, и захватом христианами всех механизмов в обществе – гражданских, политических, военных. Когда вольнодумцы клеймят своих врагов, называя их вшами и трутнями (паразитами), змеями и гадами (коварными), свиньями и козлами (грязными, вонючими и похотливыми), совами и летучими мышами (существующими во мраке, мракобесами), грифами (любителями вкуса мертвечины[63]
!), воронами (во всём чёрном), церковники отвечают им: обезьяна (Дарвин!), свинья (неутомимый эпикурейский поросёнок[64]), псина (совокупляющиеся на публике собаки, столь милые Диогену)… Пикантность острот возрастает, а уровень дискуссии снижается.Сущность и форма этики
Ещё более неловкий момент: воинственный антиклерикализм опирается на иудео-христианскую этику и зачастую довольствуется её копированием. Иммануил Кант, написав книгу «Религия в пределах только разума», представил молитвенник по светской этике: евангельские добродетели, принципы десяти заповедей, призывы из заветов извлекают пользу из новой подачи. Форма меняется, но сущность остаётся прежней. Секуляризация иудео-христианской морали идеально соответствует имманентному переписыванию трансцендентного дискурса. Исходящее