«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940

Советскому кино вменили в обязанность изобразить характер нового советского человека, который преодолел то, что Трауберг называл «проклятым наследием надломленного сознания»[509]. Кино должно было сообща с государством попытаться определить сущность нового советского человека как гражданина страны, покончившей с классовой борьбой. Гражданин, сформированный конституцией 1936 года, которая упразднила категории «антагонистических классов», воспринимал руководящее положение коммунистической партии как нечто само собой разумеющееся, потому что — следуя логическому кругу советской идеологии — партия и воплощала волю народа. Подруги из фильма Арнштама в самом деле не выказывают ни малейших признаков «надломленного сознания». Их дружба, говоря словами одного обозревателя, оставившего отзыв о фильме вскоре после его выхода, — образец «искренности, идейности и бескорыстия»

[510].

Кроме того, «Подруги» — исторический фильм, и он внес свою лепту в переосмысление создававшегося советским государством мифа о собственных истоках. Переписывание советской истории, к которому эта лента причастна, позже будет кодифицировано в сталинском «Кратком курсе». По мере того как воспоминания о революции с годами тускнели, а потребность правительства в закреплении своей власти возрастала, официальная история Октябрьской революции и Гражданской войны приводилась к единому канону, и в нем воля народа тоже приравнивалась к действиям партии большевиков. В силу идеологического давления и террора эта искусственно сконструированная история единодушия вводила в обиход новый образ советского общественного организма в становлении. Вписав женщин в историю Гражданской войны, фильм «Подруги» одновременно и включал (и вовлекал) гражданок как коллектив в одно из самых хрестоматийных событий революционной истории, и помогал формировать этот новый общественный организм. Когда Ася умирает, комиссар Андрей провозглашает: «День, когда мы плачем над тобой, будет праздноваться как день победы», таким образом вписывая смерть этой вымышленной героини в ритуальное празднование рождения государства — в точности как «Краткий курс», соперничая с Библией, предписывал большевикам отмечать праздниками каждое событие в истории революции и построения государства[511]

. В конце фильма Андрей смотрит с экрана прямо на зрителя и заявляет: «Не забывайте же ваших матерей!» Кинопространство как будто граничит с пространством кинозала, и утопическая телеология служит мостиком сразу и для пространства, и для времени.

Один обозреватель-современник отметил гендерный сдвиг в изображении Гражданской войны в «Подругах»: «Это первый фильм о девушках, звучащий так убедительно и страстно, о девушках, которые в ногу с отцами и братьями шли на фронт добывать лучшую жизнь»[512]. В некоторых других отзывах «подруг» хвалили за «мужественность»

[513]. Женщин не только впустили в исторический рассказ о мужской доблести, но и предложили их зрителям в качестве образцовых носителей советского патриотизма. Как ни странно, именно эта «мужественность» и делает подруг подходящими матерями

для нового советского человека. Сенька смотрит на Зою классическим голливудским взглядом, а в следующем кадре мы видим предмет его любования, но оказывается, что взгляд этот направлен не на ее сексуальное тело, а на ее советское тело: увидев нашивку красной сестры, он с восхищенной улыбкой встает во фрунт. А их прощальный поцелуй перед отправлением на фронт — благодаря монтажу из пяти разных кадров, где на них смотрят молодые и старые, красивые и некрасивые санитарки Красной армии, — как бы подразумевает, что герой и прощается сразу со всеми большевичками, и объясняется в любви им всем. Сцена со свиданием в лесу наводит на мысль о том, что между Сенькой и Зоей уже была интимная близость: это редкий для соцреалистического кино случай, когда секс преподнесен в положительном свете. При этом подчеркивается, что Зоя непременно станет хорошей, крепкой матерью, а вот Ася сетует на то, что она слишком слабая, чтобы рожать детей, и потому к концу фильма становится подходящей жертвой. Возможно, из‐за того, что фильм вышел на экраны почти одновременно с указом, запрещавшим аборты, а еще ввиду «исторического» характера сюжета такое сугубо частное, «эгоистичное» дело, как половой акт, оказалось вполне большевистским. Кроме того, бабушка Зои, которая ко второй части фильма прониклась симпатией к революции, благословляет боевой отряд девушек, уходящих на фронт санитарками, и дает им наставления: остаться живыми на войне, выйти замуж и нарожать «бодрых» детей. Упоминание о рождении детей и почтение к людям преклонного возраста тоже отражает здесь ту консервативную атмосферу, которой должны были способствовать законы 1936 года, призванные защищать семью. Андрей поблагодарил ее, сказав: «Спасибо, старая», и поклонился ей. Эти знаки уважения тоже говорили о переориентировании на вертикальную иерархию и семейно-родственную модель для общества[514].