Только море вокруг

— Где? — дернул бровью Даниил Иванович. — Вспомни карту, какое там к черту прикрытие? Итальянские воды… Только-только сыграли боевую тревогу, подготовили ледокол к немедленному затоплению, как над морем появился итальянский воздушный разведчик. Видно, шпионы из Константинополя успели сообщить об исчезновении советского судна, и теперь фашисты искали его. Самолет описал над нами несколько кругов, снизился чуть не к самым мачтам, чтобы получше разглядеть, и напрямик к Родосу, к базе. А мы дальше топаем, будто и не касается нас все это. Сердце ныло, дышать тяжело: опознал или нет? Ведь до выхода в Средиземное море совсем же недалеко!

Не прошло после исчезновения разведчика и часа, как на горизонте, со стороны Родоса, показались на море белые буруны мчащихся во весь дух торпедных катеров. Вскоре и сами катера стали видны невооруженным глазом — юркие, стремительные. Разве уйдешь от них? Догнали, еще издали что-то сигнализируя по флажному семафору, а когда головной поравнялся с бортом «Микояна», с палубы его послышался голос командира, усиленный мегафоном: «Чей корабль?»

Сергеев не ответил, сделал вид, что не слышит. Вместо него к борту ледокола подскочил боцман, старый черноморец, понемногу владеющий всеми языками и наречиями средиземноморья, и посыпал по адресу торпедников такой бурный, горячий набор замысловатых и цветистых турецких проклятий, что у командира катера опустилась от удивления рука с мегафоном. «Микоян» же тем временем еще больше увеличил скорость, перешел на форсированный ход — только бы время оттянуть, только бы проскочить совсем близкую уже границу Средиземного моря, куда итальянские вояки не больно решаются соваться, опасаясь англичан!

Но и катерники уже догадались о замысле командира корабля. С головного ударила предупреждающая очередь из пулемета, и тот же голос свирепо прокричал: «Изменить курс! Следовать к Родосу!»

— Как тогда, в Бискайе, помните? — возбужденно вскочил Арсентьев и нервно потер руки. — Точь-в-точь как тогда! Только силы теперь были не те, не прежние: не миноносцы против нас, а торпедные катера. Впрочем, хрен редьки не слаще. Не сдаваться же на их милость. Сказано в инструкции — не сдавать корабль, а топить, значит, надо топить!

Моряки разбежались по боевым постам. Возле кингстонов замерли коммунисты, ожидая последней команды с мостика. Но Сергеев не спешил. Он не отдал этой команды и тогда, когда с катеров прямо по мостику ударили очереди крупнокалиберных пулеметов. Не отдал, и увидав, как рухнул возле штурвала рулевой, как упал вслед за ним сигнальщик. Не отдал и после того, как на палубе вспыхнул пожар…

Матросы бросились вслед за боцманом к спасательному катеру, вдруг ярким пламенем вспыхнувшему на рострах. Бросились, хотя знали, что в тонкостенных металлических баках катера находится две тонны бензина, который обязательно взорвется в ту самую секунду, когда ты подойдешь. И все же они подбежали и сбросили катер в море, спасая от гибели уже обреченный корабль. Пылающий бензин расплылся по поверхности воды, отгоняя торпедные катера. А те, убедившись, что ледокол все равно не изменит курса, решили торпедами потопить его.

Сколько торпед выпустили итальянские катера? Пожалуй, не сосчитать, не вспомнить… Капитан Сергеев намертво врос ногами в настил мостика, ни на мгновение не отводя глаз от торпедников. Ледокол продолжал стремительный бег по прямой, наперегонки со смертью, до тех пор, пока от катера не отделялась очередная торпеда, и тогда рулевой у штурвала слышал чуть перехваченный спазмой голос командира: «Лево на борт!» или «Право до отказа!»

И «Микоян», уклоняясь от торпед, снова и снова бросался из стороны в сторону, до тех пор, пока итальянские катера израсходовали весь боевой запас, а взбешенные неудачей торпедники не заорали на разные голоса что-то путанное и яростное, потрясая кулаками вслед быстро удаляющемуся советскому судну.

— Не поверите, так весь день прошел! — как-то легко и радостно рассмеялся Арсентьев, опять опускаясь на диван. — Не успели отстать катера, как на смену им явились воздушные торпедоносцы. Но и им всевышний господина дуче отказал в своем покровительстве: и торпеды сбрасывали, и из пушек, из пулеметов били, а мы — все дальше и дальше. А когда отвязались и эти, глядим, — братцы мои, да ведь вечер давно уже кругом, и темно становится, и Эгейское море треклятое за кормой! В темноте же добраться до Кипра, до английской военно-морской базы в Фамагусте, это извините, уже плевое дело. Ох, и хохота было на судне, когда мы позднее в ихних газетах черным по белому, что в Эгейском море доблестными торпедниками потоплен большой советский военный корабль! А утопленник этот — вот он: переждал немного на Кипре и дальше. Ищи-свищи!..