Однако не стоит представлять Тургенева этаким бескорыстным жертвенником, а Полину Виардо лишь алчной эгоисткой, обрывающей золотые перья с русской Жар-птицы. Вспомним, артистическая мадам и выслушивала, и вдохновляла, и воспитывала незаконнорождённую (от крепостной белошвейки) дочь писателя – Пелагею, а во время последней болезни Ивана Сергеевича заботилась о нём и была с ним до конца…
Перед тем, как подвести итог, читаем Низами98
:Бывает, что любовь пройдёт сама,
Ни сердца не затронув, ни ума.
То не любовь, а юности забава,
Нет, у любви бесследно сгинуть права:
Она приходит, чтобы жить навек,
Пока не сгинет в землю человек.
Разная по интенсивности и по длительности любовь писателей дала соответствующий эпистолярный выход. А что роднит любезных нашим сердцам Сергеевичей? То, что они охотно падали к ногам прекрасных женщин и писали им полные поклонения письма. Чего и Вам, Серкидон, желаю.
Жму, прощаюсь, надеюсь, что ненадолго.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Допустим, Вы решились на выступление с декламацией в концерте. Малоопытный
конферансье объявит: «Есенин, «Письмо к матери», читает Серкидон». И приходится Вам, робеющему, на полусогнутых выходить в холодный зал…
Опытный конферансье начнёт издалека: «Дорогой зритель, а помнишь ли ты, что у тебя есть мать?..» Подобно такому мастеру эстрады, начну издалека.
В хорошей старинной песне есть берущие за душу слова «В жизни раз бывает восемнадцать лет». В истории человечества раз бывает два раза по восемнадцать. Я имею в виду 1818 год. В этом году родились два самых башковитых представителя девятнадцатого века. Иван Тургенев – жертва роковой страсти. О нём Вы уже наслышаны. Вторая глыба интеллекта – великий и ужасный, перевернувший учёными трудами весь мир верх тормашками, обещавший нанизать на перо всех толстопузых буржуа, заставивший дрожать капиталистов и Старого и Нового света революционер – Карл Маркс.
И тут на сцену выходите Вы, Серкидон, и бодро читаете первый том «Капитала»… (шутка).
Итак, Маркс. Давайте, не теряя времени, почитаем самое понятное, что вышло из-под пера витиеватого и плодовитого.
Из письма Карла Маркса – Женни Маркс99
, 21 июня 1856 г.«Моя любимая!
Снова пишу тебе, потому что нахожусь в одиночестве и потому что мне тяжело мысленно постоянно беседовать с тобой, в то время как ты ничего не знаешь об этом, не слышишь и не можешь мне ответить. Как ни плох твой портрет, он прекрасно служит мне, и теперь я понимаю, почему даже мрачные мадонны, самые уродливые изображения богоматери, могли находить себе ревностных почитателей, и даже более многочисленных почитателей, чем хорошие изображения. Во всяком случае ни одно из этих мрачных изображений мадонн так много не целовали, ни на одно не смотрели с таким благоговейным умилением, ни одному так не поклонялись, как этой твоей фотографии, которая хотя и не мрачная, но хмурая и вовсе не отображает твоего милого, сладостного, словно созданного для поцелуев лица. Но я совершенствую то, что плохо запечатлели солнечные лучи, и нахожу, что глаза мои, как ни испорчены они светом ночной лампы и табачным дымом, всё же способны рисовать образы не только во сне, но и наяву. Ты вся передо мной как живая, я ношу тебя на руках, покрываю тебя поцелуями с головы до ног, падаю перед тобой на колени и вздыхаю: я вас люблю, madame! И действительно, я люблю тебя сильнее, чем любил когда-то венецианский мавр…
Временная разлука полезна, ибо постоянное общение порождает видимость однообразия, при котором стираются различия между вещами. Даже башни кажутся вблизи не такими уж высокими, между тем как мелочи повседневной жизни, когда с ними близко сталкиваешься, непомерно вырастают. Так и со страстями. Обыденные привычки, которые в результате близости целиком захватывают человека и принимают форму страсти, перестают существовать, лишь только исчезает из поля зрения их непосредственный объект. Глубокие страсти, которые в результате близости своего объекта принимают форму обыденных привычек, вырастают и вновь обретают присущую им силу под волшебным воздействием разлуки. Так и моя любовь. Стоит только пространству разделить нас, и я тут же убеждаюсь, что время послужило моей любви лишь для того, для чего солнце и дождь служат растению для роста. Моя любовь к тебе, стоит тебе оказаться вдали от меня, предстаёт такой, какова она на самом деле в виде великана; в ней сосредоточивается вся моя духовная энергия и вся сила моих чувств…
Ты улыбнёшься, моя милая, и спросишь, почему это я вдруг впал в риторику. Но если бы я мог прижать твоё нежное, чистое сердце к своему, я бы молчал и не проронил бы ни слова. Лишённый возможности целовать тебя устами, я вынужден прибегать к словам, чтобы с их помощью передать тебе свои поцелуи…