Только сегодня

Мой рот широко открыт, шире нельзя. Но я не могу дышать. Из меня вылетают животные звуки, раньше я была неспособна на такое. Я на коленях, они разъезжаются в стороны, туловище наклоняется вперед, голова утыкается в пол. Я прижимаюсь головой к полу сильнее, еще сильнее, как будто молюсь. Мои легкие надорвались от напряжения, но я не могла остановиться. Новая коварная волна боли. Крик. Я молочу кулаками по полу. По себе. Найл хватает меня, прижимает к себе. Он держал меня так крепко, будто пытался выжать из меня всю боль. Кто-то дал мне таблетку и немного водки. Из-за слез я ничего не видела. Поднялась с пола, заметалась, как лев в клетке. Необузданная паника. Мы должны что-то сделать. Снова на пол – груда травмированных конечностей. Найл просто навалился на меня, ш-ш-ш, ш-ш-ш, прижал к полу и держал, пока тело мое не обмякло.

– Это я виноват, – сказал Пэдди, обхватив голову руками. – Спектакль подтолкнул его.

– По твоей логике, – отозвалась Джесс, помахивая почти пустой бутылкой джина, – во всем виноват Шекспир.

Прошлой ночью Дил приходил смотреть «Гамлета». Со слов Пэдди, он выглядел довольным и даже счастливым, разве что немного сумбурным – но ведь он всегда таким был.

Пэдди все еще не снял костюм со своего дневного спектакля – поверх туники он набросил неоновую стеганую куртку.

Мила снова закурила. Я смутно стала что-то вспоминать.

– Черт, – промямлила я. – Мне мама звонила.

– Она в курсе, что ты все знаешь и что ты с нами, – успокоил Найл. – Я сказал ей, что ты завтра позвонишь.

– Спасибо, – только и успела сказать я, как снова залилась слезами.

Пересохло в горле. Помогла водка.

Меня уложили на диван, голову пристроили на колени Джесс, ее пальцы методично перебирали мои волосы. Кажется, это успокаивало больше ее, чем меня. Я ничего не чувствовала. Все мы, кроме Пэдди, которому через пару часов нужно было выходить на сцену, осаждали домашний бар Найла. Сигареты не покидали наших рук. Тонкая сизая пелена дыма расползлась по всей квартире. Джесс время от времени раздавала всем валиум, припасенный для своих особо неврастеничных клиентов. Иногда кто-нибудь заводил разговор о том, что в это невозможно поверить, что это все не по-настоящему, он, наверное, просто завис у какой-нибудь новой подружки, и мы отыщем его завтра. Завтра, завтра, завтра. Что-то просто пошло не так.

Я все время порывалась позвонить ему. Ведь когда у меня появлялась потрясающая новость, я всегда звонила ему первому, чтобы поделиться. Мой мозг никак не мог уловить этой иронии. Просто еще один разговор. Подождите, подождите, подождите! Мне многое нужно сказать ему, я должна сказать ему еще очень много всего. Мои мысли напоминали поезд-призрак на обветшалом ярмарочном аттракционе: резкие смены направления движения, внезапные падения с кручи, от которых выворачивает желудок, ужасные образы, выпрыгивающие из темноты. Его родители. Теперь они бездетные. Будут похороны. Похороны Дила. Нет, это какая-то бессмыслица. Опять тошнота. Я закрываю глаза.

– Так, – произнес Пэдди, вставая. – Я должен пойти и сыграть главную роль в спектакле.

– Ты не сможешь, – предупредила Мила.

– Скажи, что заболел, – посоветовала Джесс.

Найл тоже поднялся, чтобы проводить Пэдди до двери.

– После возвращайся сюда, хорошо? – сказал он, обнимая его. – Думаешь, справишься?

Пэдди кивнул, лицо выдавало его крайнюю подавленность.

– Думаю, справлюсь. Сегодня будет то еще зрелище.

На ночь я осталась с Джесс на огромном диване, прижимаясь к ней всем телом. Время будто застряло в удушающей петле тьмы. Я просыпалась, плакала, Джесс утешала меня, я засыпала и снова просыпалась. Казалось, солнце уже никогда не взойдет, что я проведу остаток вечности в коконе черноты, рыдая, пока не ослепну. Джесс предложила, если я хочу, она будет звать меня «Фил», и я сказала: «Валяй», но сочетание другого голоса с этим словом прозвучало так странно и фальшиво, что я снова заплакала.

Проснувшись уже утром, я лежала с закрытыми глазами и видела перед собой эту призрачную свечу надежды с тусклым пламенем: не приснилось ли мне все это? Но как только я открыла глаза, пламя погасло, словно бы его задуло взмахом ресниц. Я здесь, в одноцветной квартире Найла, с опухшим лицом и ужасным похмельем.

Из гостевой спальни вышел Пэдди и, не говоря ни слова, забрался под одеяло у нас в ногах, поперек дивана. Мы трое лежали так некоторое время, соприкасаясь друг с другом, словно делили один спасательный плот. Вскоре появились Найл и Мила, держась за руки. Чувствовалось, что нам всем требовалось постоянно физически контактировать друг с другом. Держаться за теплую плоть, образуя неразрывную линию соприкосновений.

– Как у тебя прошло? – спросил Найл у Пэдди после долгого совместного молчания.

Найл сидел в кресле напротив нас, Мила примостилась на полу на подушке у него в ногах. Его руки лежали у нее на плечах.