Только ты одна

А один из приятелей так и прочел на уроке литературы, вызвав в классе истерику: «Печальный Демон, дух изгнанья, когда не в шутку занемог…» – даже учительница не выдержала и засмеялась. Но, несмотря на некоторое легкомыслие, Михаил Степанович по армейской привычке тоже выступал за порядок и дисциплину. Лере волей-неволей приходилось следовать суровым родительским установкам, и она, разозлившись, порой называла свой дом «казармой», завидуя подругам, у которых семейный уклад был проще и свободней. Но случалось это редко, потому что с возрастом Лера научилась лавировать между «параграфами устава», ловко скрывая это от родителей. Впрочем, отец всегда принимал сторону дочери и покрывал ее шалости, сам иной раз втайне от жены срываясь «в самоволку», вполне безобидную: играл с друзьями в домино и пил пиво. На самом деле никакой казармы, конечно, не было: Лере многое позволялось, тем более что она с малых лет была весьма самостоятельна и разумна. Врать она не любила, да и не умела. Конечно, мама уставала в школе и сердилась, когда дома толклись шумные друзья дочери, но Лера умела приспособиться, а отцу даже нравилось общаться с молодежью.

Родители Юры были совсем другими людьми: Всеволод Афанасьевич – крупный экономист, министерский чиновник, а Роза Петровна… Нет, она тоже где-то работала, но в основном вела светскую жизнь: театры, концерты, выставки, санатории и дома отдыха. Молчаливый и вечно занятый муж не особенно вникал в ее занятия и развлечения, относясь к своей резвой и кокетливой жене с нежным обожанием – Роза была на пятнадцать лет моложе. Их старший сын Павел окончил экономический институт с красным дипломом, защитил кандидатскую, получил хорошую должность в том же, что и отец, министерстве и уже успел жениться. Жили они в огромной квартире недалеко от гостиницы «Минск». Зайцевых поразило наличие двух ванных комнат и закрытого шкафа-гардероба в прихожей, больше похожего на маленькую комнату. Возвращались они из гостей в мрачном молчании, даже Леру проняло, а собственная двухкомнатная квартира показалась им чуть ли не бараком. Но до знакомства родителей дело дошло не сразу. Лера кротко терпела бесконечные материнские разносы и отцовские укоризненные речи. Отец сдался первым, а мама все не могла успокоиться и даже тайком плакала. Лера искренне не понимала, из-за чего такие страдания:

– Мама, ну что я такого сделала?

– Неужели ты не понимаешь? Тебе нет и восемнадцати, а ты потеряла невинность, забеременела! Как ты могла быть такой доступной? Ты его совсем не знаешь! Разве я этому тебя учила? Мы с твоим отцом…

– Я знаю! Вы сто лет встречались и переписывались, прежде чем пожениться, ну и что? Сейчас жизнь другая! Какая разница – семнадцать, восемнадцать? Через пару месяцев и мы поженимся!

– А ты не могла подождать? Не могла сделать все правильно?

– Чего ждать-то?

– Хотя бы узнать его получше! А если он не женится?

– Как это – не женится?! Мама, ты что? Мы любим друг друга!

– Разве это главное?

– А что?

– Главное, чтобы человек был надежный, ответственный. Ты уверена, что в трудную минуту на Юру можно будет положиться? Что он всегда тебя поддержит?

– Конечно! Он любит меня.

– Любит! Ах, делайте, что хотите. Но институт ты должна окончить!

И вот, наконец, свадьба состоялась. Это было совершенно сумасшедшее мероприятие! Молодые отвергли всё, на чем настаивали родители, и устроили свой праздник: никаких ресторанов, никаких кукол на капотах и лент с бантами, никаких дурацких ритуалов. Машины украсили разноцветными воздушными шариками и, хотя праздновали все-таки у Волковых, столов не накрывали, гуляли так. Вернее, соорудили стол для родителей – в соседней комнате. А сами танцевали и валяли дурака.

В загсе на них косились – еще бы: жених был в сером костюме с черными лацканами и с фирменным красным галстуком группы «Секрет». Юрка даже походил внешне на гитариста Андрея Заблудовского: челка, волосы до плеч. Невеста (с заметным уже животиком) красовалась в простеньком коротком платьице, перешитом из маминого, а на голове вместо фаты были прицеплены две заколки-ромашки, скреплявшие хвостики: Лерины непослушные волосы никаких причесок не держали, хоть залей их лаком. На ногах у нее в соответствии с погодой – конец декабря! – были дутые серебряные сапоги, подаренные накануне Розой Петровной. Дутики так нравились Лере, что она чуть ли не спала в них. Федя всегда помирал со смеху, глядя на свадебную фотографию родителей: «Ну, вы даете!» А вместо «Марша Мендельсона» друзья Леры спели переделанную к случаю песню Никитиных:

Приходит время, с юга птицы прилетают, Снеговые горы тают, цветет морковь. Приходит время, люди головы теряют, И это время называется Любовь!

Евгения Аркадьевна страшно возмущалась этой «цветущей морковью», а Михаил Степанович хохотал: «Генечка, ну смешно же!» Позже, сидя за свадебным столом, родственники испуганно вздрагивали, слушая вопли группы «Секрет» – магнитофон в соседней комнате был включен на полную громкость: