Толстовский дом

Кстати, о запахах. В Нинином настоящем доме был резкий многокомпонентный запах неустроенного быта – кухни, сортира и помойки, приправленный запахом человеческой грязи, а у Смирновых ничем не пахло, даже продукты, не виданные ею прежде, казалось, не пахли, и эта стерильность, отсутствие запахов поразили ее больше всего. Только Андрей Петрович был другой, живой, от него – пахло. Когда он, сказав «добро пожаловать», приобнял ее, похлопал по плечу, она ощутила его запах – смесь естественного горьковатого запаха крупного мужчины, усталости, папирос, вчерашнего пота. Может быть, кому-то это показалось бы неприятным, но Нине нет. Нина различала добрые и враждебные запахи, его запах был добрым. Но зачем усложнять – добрый запах, злой запах… Чувства ее были несложными: Ольга Алексеевна – чужая тетя, Андрей Петрович, такой важный, большой, строгий, начальник, – чужой дядя.

Она давно уже не произносила мысленно «ненавижу», «отомщу», давно уже по-взрослому думала, что она не знает, не может судить – а вдруг они не виноваты в злосчастной маминой судьбе?.. Сказочная картинка «злая сестра-ведьма выгоняет младшую сестру с ребенком на руках в темный лес» стерлась в ежедневном домашнем обиходе. Ольга Алексеевна была к ней деловито внимательна, как к новобранцу, которого требуется обучить нужным навыкам, была к ней подчеркнуто справедлива, относилась к ней хорошо, как могла, и Нина отвечала ей как могла, не полюбила, но очень старалась полюбить – нужно же человеку кого-нибудь любить. А отношения ее с Андреем Петровичем можно определить чрезвычайно просто: он был к ней доброжелателен, она его стеснялась. Если он проявлял к ней доброту, она стеснялась совсем уж мучительно, вот и все отношения. Дети всегда стесняются чужих равнодушных дядей больше, чем чужих равнодушных тетей. О его отцовской любви Нина даже не мечтала, по сравнению с его любовью к девочкам любое чувство было бы бледной тенью, но она была готова учиться, работать, землю грызть, стать хоть номенклатурой, хоть кем, – кем он захочет, чтобы однажды услышать «ты у нас».

– Мы решили уделить тебе внимание, пока девочки в гостях у Виталика, – начала Ольга Алексеевна и, заметив, что Андрей Петрович недовольно заерзал, успокаивающе добавила: – У девочек много друзей, это хорошо, что у девочек много друзей…

– Ах, друзей?.. Таких друзей только за хрен и в музей… – проворчал Смирнов. – Нина молодец, с ними не дружит.

Нина покраснела – он хвалит ее незаслуженно. Это они с ней не дружат, а она больше всего на свете хочет дружить с ними.

– Нина, секретарь комитета комсомола, вот сидит, понимаешь, с нами… А Алена с Аришей шлындрают… А-ах, девчонки…

«А-ах, девчонки» относилось к вчерашнему родительскому собранию. После вчерашнего родительского собрания Ольга Алексеевна добросовестно пересказала мужу, как «Нину хвалили, а девочек ругали».

В Нининых «достижениях» был один тонкий момент. С общепринятых позиций Нина была определенно лучше девочек – девочки неважно учились, бросили спорт, не занимались общественной работой, о чем классный руководитель Фира Зельмановна сообщала Ольге Алексеевне регулярно и не без тайной мысли: пусть эта, как называл ее Илья, «партийная сучка» оценит Нину, похвалит, приласкает. Самой Нине казалось, что с ее стороны нетактично быть лучше девочек, и она при каждом удобном случае неуклюже пыталась донести до Ольги Алексеевны, что Алена необыкновенно способная, решает сложные задачи по алгебре и физике, Ариша, прелестная ленивица, щебечет на английском, как птичка, а она сама – рабочая лошадка с трудно зарабатываемыми пятерками.

– Ну, Андрюшонок, скажи ты… – сказала Ольга Алексеевна, но Андрей Петрович молчал, сопел – присутствовал.

– Мы решили сказать тебе о твоей… о тебе… о твоей… – наконец с трудом выдавил из себя Андрей Петрович.

«О моей маме», – мысленно договорила Нина.

Андрей Петрович с досадой взглянул на жену.

– Давай ты, а то, понимаешь, как в кино… Я пойду, а вы тут поговорите по душам…

– … А мы поговорим по душам, – задумчиво повторила Ольга Алексеевна, словно не вполне понимая смысл этих слов.