Том 1. Произведения 1926-1937

— А знаешь, Бог скачет / вечно, — Сниженный образ Бога, с каким мы уже встречались в более ранних произведениях (см. примеч. к №№ 12 и 16), мы обнаруживаем и здесь с вероятной функцией критики самой возможности человеческого представления о Боге,

…ни Красной армии боец… — Смерть такого «Валтасара» является, очевидно, сюжетом одного из Четырех описаний (см. примеч. и № 23). Валтасар — сын последнего вавилонского царя Набонида. Книга пророка Даниила (5) содержит описание «пира Валтасара», на котором он получил пророчество о гибели Вавилона.

Воробей (клюющий зерна радости)

— «…Вторая сцена — единственная, где вступительный монолог — радостная благодарственная песнь, которую произносит Воробей, не сообщает темы следующей за ним сцены, а противополагается ей — мрачной сцене казни. Это не случайно, вернее, это не случайная случайность: после казни начинается новая за-смертная жизнь Эф. Оппозиция „радостная благодарственная песнь ←→ мрачная сцена казни“ предупреждает о двузначности смерти, об оппозиции „смерть ←→ за-смертная жизнь“» (Я. С. Друскин).

— …в образе мешка свечей. — Как и во многих других произведениях Введенского, мотив свечи, наделенный эсхатологическим значением (см. примеч. к № 2 и мн. др.), является в поэме ключевым, — см. ниже, с. 134 и примеч. Укажем примеры в поэме: и зажигает канделябры; Возьму я восковую свечку; забрав… в путь зеркало, суму и свечки; Подумай, улыбнись свечой (см. примеч.); наконец, заключительные стихи с описанием падения орла: или коптящей свечкой / рухнешь в речку.

Мотив этот смыкается с другим ключевым эсхатологическим мотивом поэмы — мотивом огня, горения, пламени (см. примеч. к с. 152).

— Гуляют коровы они же быки. — Ср.: БАНЬЩИК… словно баньщица, № 29.8 и примеч.

— Появляется царь. Царь появляется. Темнеет в глазах… и т. д. — Подобно сцене суда в Елке у Ивановых (№ 30, карт. 8), сцена суда и казни окрашена колоритом породной драмы, балаганного действа. По воспоминаниям Я. С. Друскина, Введенский знал и любил «Царя Максимилиана» (в обработке Ремизова). См. также ниже, примеч. к с. 148.

— …будет зрелище суда. / Палач будет казнить людей…

 — Тема суда и казни, являющаяся первым поворотным моментом поэмы, присутствует в качестве одного из мотивов уже в Минине и Пожарском (№ 2). См. также примеч. к № 18.

— …несть эллин и несть иудей. — Цитата из Посл. св. ап. Павла к Колоссянам, 3, 11.

…веревочным топором… — Контаминация мотивов повешения и обезглавливания?

— Скажите как его имя… /…Его фамилия Фомин. — Интересно, что вместо личного имени с присущим ему архетипически глубинным значением, актуализирующимся в связи с моментами рождения и, как здесь, смерти, в ответе звучит фамилия, раскрывающая, однако, значение предшествующего инициала, обозначавшего Фомина

при жизни. — «Мне кажется, автор хочет этим сказать, что жизнь человека до смерти — анонимна, и только смерть открывает анонимность жизни человека и анонимность самого человеческого самосознания» (Я. С. Друскин).

— Ах какой ужас. Это в последний раз. — Ср. высказывание Введенского о смерти как о единственном, по-настоящему совершившемся событии (в «Серой тетради», № 34).

Фомин лежал без движенья… — Последующие части поэмы протягивают нить к средневековому жанру запредельного хождения, известного по нескольким апокрифическим памятникам, а также по памятникам восточной литературы (наиболее известна «Книга лестницы» о запредельных хождениях Магомета), — жанру, имеющему в истории европейской литературы и обширную авторскую традицию от дантовой «Комедии» до К. С. Льюиса. Продолжение поэмы с наибольшей полнотой выявляет «двухступенчатую эсхатологическую модель», намечавшуюся в более ранних произведениях Введенского (см. примеч. к №№ 8, 9, 13, 16, 17, 29.7 и особенно 14). Согласно этой модели, естественная смерть еще пе вырывает человека из царства обусловленности и времени; вторая, окончательная смерть приходит с концом мира, накаляемого Богом (с. 150) и огненным превращением предметов. Запредельное странствие героя составляет сюжет писавшегося в то же время произведения Д. Хармса «Лапа» (см.: [225, кн. 2, № 1221), герой которого, также анонимный — он обозначен как «земляк», т. е. житель Земли (см. примеч. к прологу), — возносится и посещает разные области неба.