[И в бой меня ведут понятные слова —За оборону жизни — оборонуСтраны-земли, где смерть утратит все праваИ время расцветет, как самоцвет граненый...Уходят вдаль людских голов бугры:Я уменьшаюсь там — меня уж не заметят,Но в книгах ласковых и в играх детворыВоскресну я сказать, как солнце светит...Правдивей правды нет, чем искренность бойца:Для чести и любви, для воздуха и сталиЕсть имя славное простого мудреца —Его мы слышали и мы его застали...][Нрзб.] лошадей вдыхаю чалый пар[Подковой] речь звенит >, шуршит как речь листва.[Великий Сталин этой]Да закалит меня той стали сталеварВ которой честь и жизнь и воздух человечества.
1
Художник, береги и охраняй бойца:Лес человечества за ним идет, густея, —Само грядущее дружина мудрецаИ слушает его все чаще, все сильнее...Художник, береги того, кто весь с тобой,Кто мыслит, чувствует и строит,Не я и не другой — ему народ родной,Народ-Гомер хвалу утроит.
2
Он свесился с трибуны, как с горы,В бугры голов — должник сильнее иска;Могучие глаза решительно добры,Густая бровь кому-то светит близко.И я хотел бы стрелкой указатьНа твердость рта — отца речей упрямых,Лепное, сложное, крутое веко — знать,Работает из миллиона рамок.Весь откровенность, весь признанья медьИ зоркий слух, не терпящий сурдинки...На всех, готовых жить и умереть,Бегут, играя, щурые морщинки...
3
Глазами Сталина раздвинулась гораИ вдаль прищурилась равнина,Как море без морщин, как завтра из вчера —До солнца борозды от плуга исполина.Он улыбается улыбкою жнецаРукопожатий в разговоре,Который начался и длится без концаНа шестиклятвенном просторе...И каждое гумно и каждая копнаСильна, убориста, умна — добро живое,Чудо народное — да будет жизнь крупна —Ворочается счастье стержневое...
4
Сжимая уголек, в котором все сошлось,Рукою жадною одно лишь сходство клича,Рукою хищною ловить лишь сходства осьЯ уголь искрошу, ища его обличье.Я у него учусь, не для себя учась,Я у него учусь к себе не знать пощады:Несчастья скроют ли большого плана часть —Я разыщу его в случайностях их чада...Пусть не достоин я еще иметь друзей,Пусть не насыщен я и желчью и слезами, —Он все мне чудится в шинели, в картузеНа чудной площади с счастливыми глазами.