Том 1. Волшебный рог бюргера. Зеленый лик

Однако и мои друзья, и все те люди, множество которых я увидел на следующий день в церкви и на погребении, стали для меня такими же тенями, как и мое тело; катафалк, лошади, факельщики, венки, улицы, дома, траурное шествие, кладбище, небо, земля и солнце — все было лишь искусными декорациями, мертвыми муляжами, лишенными всякой внутренней жизни, раскрашенными картинками, не менее бутафорскими, чем это сновидение за окном, на которое я сейчас смотрю, радостный и счастливый, что оно отныне не имеет ко мне никакого отношения.

С тех пор моя свобода стала прибывать не по дням, а по часам, наконец я понял, что уже перерос порог смерти; иногда по ночам я видел свое тело спящим, слышал его тихое, равномерное дыхание — сам же оставался бодрствующим; оно смыкало свои веки и засыпало, мой же взор проникал повсюду, я мог налегке перемещаться в пространстве и быть там, где пожелаю. Когда оно просыпалось, я отдыхал, а когда спало — странствовал... Стоило мне только захотеть, и я видел его глазами и слышал его ушами, но тогда все вокруг делалось каким-то смутным

и безрадостным, и я вновь превращался в обычного человека: призрак в царстве призраков.

Мое состояние, когда я разрешался от тела и воспринимал его безропотно подчинявшейся моим приказам тенью, — это она принимала участие в иллюзорной жизни мира сего! — было столь неописуемо фантастичным, что просто не представляю, как мне тебе его изобразить.

Предположим, ты присутствуешь на синематографическом сеансе, счастье переполняет тебя (только что тебе передали какую-то радостную весть), и вдруг на экране появляется твой образ — его преследуют невзгоды, сломленный горем, он стоит на коленях у тела любимой женщины, о которой ты знаешь, что она вовсе не мертва и ждет тебя к ужину домой; ты слышишь свой голос, воспроизведенный фонографом, — твой двойник на экране то жалобно причитает, то в отчаянье проклинает свою судьбу... Ну вот, а теперь скажи, тронет тебя эта жалкая мелодрама?..

И помни, это лишь слабое подобие того, что я в действительности чувствую; мне б очень хотелось, чтобы ты сам все это испытал.

Тогда бы и ты понял вслед за мной, что существует реальная возможность избегнуть смерти.

Ступень, на которую мне посчастливилось взойти, — это великое одиночество (о нем подробно говорится в дневнике моего предшественника); она, наверное, была бы для меня ужаснее земной жизни, если бы ведущая в небо лествица ею кончалась, но ликующая уверенность в том, что Ева жива, толкает меня дальше...

Пусть бы даже мои глаза не могли видеть возлюбленной, я бы все равно знал: мне осталось сделать на пути пробуждения лишь один-единственный маленький шажок — и мы снова вместе, но теперешний наш союз будет несравненно более крепким и реальным, чем тот, на который мы могли рассчитывать прежде... Нас разделяет лишь тонкая перегородка, сквозь которую мы уже можем чувствовать друг друга.

Сколь неизмеримо глубже и уверенней моя надежда на нашу встречу сейчас, чем в те хмурые осенние дни, когда я ежечасно взывал к своей возлюбленной!

Тогда было тяжелое томительное ожидание — теперь светлая радостная уверенность.

Воистину, существует иной, невидимый мир, пронизывающий собой мир внешний, видимый; глас, пред коим умолкает всякое сомнение, говорит мне: Ева жива, она там, по ту

сторону, терпеливо дожидается меня в своей сокровенной обители.

Если твоей судьбе, мой неведомый последователь, суждено быть похожей на мою и ты потеряешь любимого человека, то не думай, что тебе когда-нибудь удастся обрести его вновь каким-либо иным способом, нежели путем пробуждения.

Помни сказанное Хадиром: "Всяк не превзошедший в жизни земной науки созерцания, за гробом оную не постигнет и подавно..."

Как от скверной болезни оберегай себя от различных спиритических учений — это самая страшная чума, которая когда-либо обрушивалась на род человеческий; спириты всерьез полагают, что на своих сеансах вступают в контакт с царством мертвых, что призраки, являющиеся им, в самом деле души тех, за кого себя выдают... Хорошо, что им и невдомек, кто действительно к ним приходит, если бы они об этом вдруг узнали, то разум их помутился бы от ужаса.

Прежде чем искать дорогу в невидимое, дабы обрести жизнь по ту и по сю сторону, надо сначала самому стать невидимым — таким же, как я, невидимым даже для своих собственных глаз.

Конечно, я еще не настолько преуспел, чтобы очи мои отверзлись для мира иного, однако мне доподлинно известно: те, кто слепыми покинули землю, "того берега" не достигли — они как брошенный на ветер обрывок мелодии, который до тех пор скитается в пространстве, пока вновь не встретится с инструментом, способным закончить начатую в нем тему; место, где они обретаются, такая же абстракция, как не имеющая протяженности воображаемая математическая точка, что-то вроде иллюзорного острова призраков, еще менее реального, чем эта земля...

Воистину, бессмертен лишь человек пробужденный — солнца и боги взойдут и погаснут, только он один пребудет и исполнит то, что ему надлежит исполнить. Ибо над ним нет богов!