Как обстоит дело сейчас, сегодня? Молодые писатели с фронта пишут писателям в Москву. Присылают свои стихи, иногда собирают книжки и тоже присылают их. Некоторые из этих поэтов попадают в Москву сами, и здесь они не могут пожаловаться на отсутствие внимания. Им устраивают вечера в клубе писателей, пишут рекомендации и отзывы в издательства, в журналы, но потом они уезжают, и все усилия часто остаются втуне. К сожалению, так уж повелось, и в этом виноваты и мы сами, в первую очередь, и редакции журналов, и издательства, и приемочная комиссия Союза писателей, где быстрей добивается успеха не тот, кто талантливее, а тот, кто настойчивее мозолит глаза…»
Я писал эту статью после того, как в издательстве еще раз заело с книжкой стихов Луконина. Писал с досадой, с горечью, писал как без вины виноватый и все-таки тоже виноватый!
Последнее из сохранившихся у меня луконинских писем военного времени датировано двадцать третьим декабря сорок четвертого года.
«Милый Костя. Поздравляю тебя с Новым годом и желаю всего хорошего, всего самого любимого: далеких путешествий, чудных стихов, счастливых обстоятельств.
В надежде на то, что увижусь с тобой, – пью за Новый, 45-й год новых возможностей. Целую, твой Мих. Луконин. Полевая почта № 11904Р».
Таким было его короткое новогоднее письмо с фронта в канун последнего года войны. Быть может, это письмо и не было самым последним. Уехав в январе сорок пятого года на фронт, я до конца войны попал в Москву всего один раз на считанное количество дней, а вернулся домой лишь в середине июня. Так что письма могли и не добраться до меня, пропасть.
Но допускаю и другое. В горячке событий сорок пятого года Луконину могло быть не до писем! Хотелось поскорей дожить до Победы, а потом уж и увидеться, и наговориться с теми, кого сохранила в живых война. Во всяком случае, когда мы встретились с Лукониным после войны, о письмах – кто и когда их писал и получал – разговора не было. Разговаривали не о вчерашнем, а о завтрашнем. О вчерашнем начали вспоминать позже, далеко не сразу…
Июнь 1978
Уроки Федина*
Хочу предуведомить читателя, что он встретит здесь несколько страниц, напечатанных мною раньше, еще при жизни Константина Александровича Федина – в связи с его семидесятипятилетием и с публикацией двух его писем1
ко мне в книге «Творчество Константина Федина». Все остальное написано теперь.Всюду, где я мог и считал себя вправе опереться в своих воспоминаниях на сохранившиеся у меня письма Федина, я это сделал.
Став в 1938 году членом Союза писателей, я, конечно, не раз еще в довоенные годы видел Федина и кланялся ему при встречах, но сколько-нибудь близко познакомиться с ним мне довелось лишь пятью годами позже, не в Союзе писателей, а на войне.
В сентябре 1943 года в 3-ю армию, которой в ту пору, а потом и всю войну до конца командовал генерал Александр Васильевич Горбатов, поехала группа писателей. Армия брала Орел2
и, готовясь после этого к новым боям, находилась во втором эшелоне фронта. Люди еще не остыли от Орловской операции, им было что рассказать приехавшим писателям о недавних событиях; а расположение армии во втором эшелоне, не исключая до конца доли риска, все же создавало ту степень относительной безопасности, при которой стало возможным осуществить поездку в войска нескольких широко известных и даже знаменитых наших писателей старшего поколения. Так, в этой поездке оказались вместе Александр Серафимович, Константин Федин, Всеволод Иванов и Борис Пастернак. Привез их из Москвы в 3-ю армию армейский газетчик батальонный комиссар Семен Трегуб, в довоенные времена работник литературного отдела «Правды». Вместе с ними в первые дни ездил и я, в то время корреспондент «Красной звезды». Но моя редакция вскоре направила меня на другой участок фронта, и в продолжении поездки я не участвовал.Мне уже доводилось писать об этой поездке3
, вспоминая других ее участников, поэтому здесь скажу лишь о том, что имеет отношение к Федину. По-моему, я не заблуждаюсь – тогда, в начале осени сорок третьего года, это было для Константина Александровича Федина первым его выездом в действующую армию.Германскую и гражданскую войны он пережил и писал о них, а эту – вторую мировую – увидел вблизи впервые.