Том 16 (XVII век, «смеховой мир»)

И от тоя тоски впала в сердце его красота дочери его, и почал дочь свою любити. Але любовь не могла тайне быть, так король любовь к дочери своей оказывал не толко словы, але и безчисленными скутки[3299]. Кролевна то узнавши, рекла ему: «Разуму много имееши в себе, о королю, помяни, яко отец еси мне, и то всегды во уме своем имей, яко аз дитя твое». Отповедал ей краль: «Забыл есми все то, и что ты дщерь моя еси. Але есть мне на мысли, что ты жена еси моя». Рекла ему дочь: «Аз слову в честности своей кралевскою дщерию, а не женою, ниже хощу быти ею. И лучше мне там быти, идеже мене кралевою не будут звати». И то рекши, встала от отца с плачем великим. Услышавши то, король засмутился[3300] велми и сторожи поставил, чтобы никуды не утекла.

И по неколицех днех пришед паки к ней и почал ея утешать, глаголющи: «Всяко то ты добре ведай[3301], что аз без жены быть не могу, а кроме тебе иной не хочю». Рече ему дочь: «Реку ти, яко победитель еси ты, но неси таков, аще не одолееши злыя мысли своея. Но лучше ти есть победителем быти умыслу своего, нежели разоряти или доставати иныя страны и грады или побеждати силныя короли. Одолей, королю, нелепую свою мысль, не дай о себе, такоже и о мне такой повести злой обноситися». Отвещал ей король: «Вначале будет о том речь, але когды ся мало позастареет, тогды людие умолкнут; и се хочю тебе доказать».

И вышедши от ней, повелел много поставов[3302] золотых принесть и той же ночи велел ими весь град и улицы разпростреть[3303]. И как на утрее рано людие такие поставы драгие по земли посланы увидели, не смел их никто топтать. Але другаго дня начали по них ходить, а в третий день почали по них и с возы ездить. Потом король пришел к дочери своей и рекл ей: «Всего света краснейшая, видиши ли то, что людие новому чему дивятся и о том много глаголют, а как се позастареет, потом того и в уста не возмут». Она же ему отвещала: «Отче, вем то, что новина, как сведают людие, то на время умолкнут, але по сту летех, как ю кто вспомнит, тогды паки обновится. Сего ради ведай, отче, что лутче мне умрети, нежели бы такой учинок

[3304] учинила». А то рекши, встала от отца.

Потом в некоторой день шла та королевна от костела в ризах коштовных со златом приправленых[3305]. Солнечныя лучи, отражаючись от злата, ударили ей в лице, и процвете лице ея так, что подобна была видению аггелскому, а не человеческу. То увидевши, отец дивился и от великой радости пал взнак[3306] на земли. И тайно пришел к дочери своей и обрел ю едину в комнате и учинил с нею упорне[3307] волю свою. Тогда королевна почала того учинку[3308]

велми плакать и закричала гласом великим. А как ея маршалок[3309] к комнате прибежал, увидевши то ея мамка[3310], замкнула комнату и начала ея вопрошати, что се сотворилося. А она ей поведала все, что ей от отца учинилось. Але она уговаривала ея и заповедала ей тот учинок таити. Але король ту злость, которую почал, горее доконал[3311] а от того зла не престал.

Тогды кролеве далнии, услышавши о красоте дщери Антиоха короля, хотели ея койждо за своя сыны шлюбить[3312]. Але Антиох (хотячи всегды под отцовскою особою с своею дщерию воли своей уживать[3313])

[3314] и не хотел ея от себе никому дать, но велел по землях и украинах[3315] выкликать, так глаголя: «Король грецкий Антиох так знать даю: дщери моей никому не дам; разве кто загадку мою отгадает — тому свою дочь дам. А кто загадки не отгадает — тот горло свое стратит[3316]». И для той уставы многие убоялися, и многие, надеявшися на счастие свое, просили ея, ибо кролевна таковой красоты была, как ея кто увидит, тот горла своего не пощадит. А кто[3317] койждо[3318] от короля загадку приял и не отгадал ей, тот горло стратил. А аще бы кто отгадал, тому король так говорил: «Загадки еси не отгадал, и того деля даю тебе сию нощь на размышление и живот здрав, размышляй себе, как лутче». А как на другой день пременит отгад и инако учнет отгадывать, а не по-прежнему, тому повелевал главу стять[3319]

и на вратех повесить казал, идеже была та его устава написана, чтобы всяк пан, которой жадал дочери его, тот бы, устрашася того, на то не дерзал.

И как уже много княжат и королевичев постинано[3320] было, тогды Аполлон, король тирский,[3321] услышавши о той королевне и о неизреченней ея красоте, такоже и о мудрости отца ея и о его наглости и свирепстве, помыслил сам всебе: «Кто того не ведает, иже кто не важит, тот не преважит[3322]. Иду я и узрю, что знаю». Был тот король Аполлон человек великой мудрости и своим дворством велми честен и житием юнок зело удате[3323]. И что он умыслил, дал своей рады[3324] ведать. И рады его почали ему отговаривать, але он их не послушал.