Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Грубек. Мы, мужчины нашего круга, люди, делающие деньги и бросающие их к вашим ногам. Вы – наша, а все остальное – мираж, которого вам хватит на месяц, не больше. Вы делаете вид, что не любите нашего общества, но в нем вы будете всем, а в том обществе, которое вы сейчас приказали себе любить, – ничем. Сейчас вам понравился этот человек, сидящий там. Его жена, наверное, несчастна.

Божена. Почему?

Грубек. Потому, что он есть и его нет. Потому, что, как у всех у них, ни один час его времени не принадлежит ему до конца. Потому, что среди ночи его могут поднять с постели в Москве, чтобы бросить с неба в Прагу. Это романтично один раз, но когда из этого состоит жизнь, это проклятье для жены.

Божена. У него нет жены.

Грубек. Все равно, если бы она была, она была бы несчастна и на сто пятидесятой, приказанной свыше, разлуке ушла бы от него.

Божена. Она не ушла от него, она убита.

Грубек. Тем лучше для нее. Как вы не понимаете, что это человек с другой планеты? Но даже и там, на их планете, вы все равно не были бы с ним счастливы. Вот пан Мачек – это человек с вашей планеты. Правда, он не так храбр. Ну, что ж? Война кончилась – и храбрость на двадцать лет вперед перестала быть предметом первой необходимости для мужчины. Если бы я не был в таком невыгодном положении, как сейчас, я бы сам предложил вам руку и сердце.

Божена. Вы?

Грубек. Да, я. Я еще не стар, и не уродлив, и умен, ручаюсь вам за это. В остальном вы бы убедились после свадьбы.

Божена. Замолчите!

Грубек. Вы сердитесь? Это хорошо. Это потому, что я прав. Да, да, мы, а не они. Да, именно такой человек, как я, может составить счастье такой женщины, как вы.

Божена

. Молчите, я вам говорю.

Грубек. Наша жизнь, а не их. Да, каюты первого класса. Да, путешествия. Да, машины и яхты, и Ницца, и Биарриц, и Неаполь или Мадрид…

Божена. Вы правда только инженер?

Грубек. К сожалению, да.

С веранды входит Франтишек.

Франтишек. О чем вы спорите?

Грубек. Я излагаю пани Божене некоторые преимущества того доброго старого порядка, который нас с тобой сделал такими, какие мы есть.

Божена порывисто идет к двери.

Франтишек. А что же, Божена, он прав! В добром старом порядке есть много очарования.

Божена(останавливаясь). В старом порядке? Мне начинает казаться, что эти годы пан Грубек неплохо жил и при новом порядке.

Грубек. То есть при немцах, хотите вы сказать?

Божена

. Да. При немцах.

Грубек(Франтишеку, указывая на Божену). Вот, вот именно то, о чем я тебе говорил. То, чего я боюсь в Моравской Остраве. (Божене.) Зачем вы торопитесь оскорбить и оклеветать человека, о котором, в сущности, ничего не знаете? Я взволновал вас тем, о чем вы напрасно пытались забыть. Вы просто злитесь. А это чувство слепое и неблагородное.

Божена, резко повернувшись, выходит.

Единственная и балованная.

Франтишек. Бедная девочка! Этот лагерь ей как снег на голову… Я сам не узнаю ее.

Грубек. Ничего, она скоро вернется в свое естественное состояние. Ничего…

Пауза.

Итак, в твоем доме поселились сразу четверо русских.

Франтишек. Почему четверо?

Грубек. Четвертый – твой сын Стефан.

Франтишек

. Этого не будет. Я сам люблю Россию… Но я чех. И Стефан чех. Нет! Нет! Ты не прав.

Открывается дверь веранды. Стефан, держа под руку Машу, ведет ее в гостиную.

Грубек. Я прав, мой друг!

Пауза.

Из гостиной входит Стефан.

Стефан. Вы видели, она уже почти совсем хорошо ходит. (Берег со стола фуражку.)

Франтишек. Куда ты?

Стефан. В министерство обороны. Совсем хорошо ходит…

Франтишек. Скоро вернешься?

Стефан(улыбаясь). Совсем хорошо… Что ты сказал? А, да, да! Скоро вернусь. (Выходит.)

Грубек. Все-таки я, к сожалению, прав.

Входит Тихий.

Тихий. Я, как всегда, без спросу.

Франтишек. И, как всегда, кстати.

Тихий. Кто там шумит на веранде?

Грубек. Там шумит новая Европа – молодежь.

Франтишек. А мы посидим здесь, три старых обломка старой, как мир, Европы. Жаль, что нет пива.

Тихий. И молодости.

Грубек. Да! Как бы мы ни спорили в прошлом, но годы и седины связывают нас в один узелок. А они… (Кивает на дверь веранды.) Мне иногда кажется, что мы даже не можем жить в одной комнате с ними, прости мне, дорогой Франтишек, не можем, даже если это твои дети. Они – там, а мы – тут.

Тихий. А я топтал сегодня пражские мостовые! Этот старый город сошел с ума от счастья. Даже те, кто ничего не сделал для его освобождения, все равно чувствуют себя победителями,

Грубек. По-моему, вы сказали это с иронией.