Том 2 Иван Иванович

Ольга, закончив возню с туфлями, стремительно выпрямилась, охваченная каким-то дерзким отчаянием:

— Да, нагулялась!

Ее наступательный тон и вид тяжело подействовали на Ивана Ивановича: его явно вызывали на ссору, а он, заметив это, отступил, угнетенный почти открытой враждебностью жены.

«Ну, спроси меня. Я все тебе скажу!» — выражало неузнаваемо чужое лицо Ольги.

«Не могу. Неправда, ведь ты любишь меня! — взмолился растерянный голос в душе Аржанова. — Я не хочу думать иначе. Верю: никого и ничего постороннего нет между нами».

Взаимное напряжение ослабело.

— Что ты все злишься, Оля! — вырвалось у Ивана Ивановича с мягким укором.

— Я?.. Нет, я совсем не злюсь!..

71

Прошло три дня. Пять дней прошло… За это время Ольга закончила очерк и сама перепечатала его на машинке по всем правилам: на одной стороне листа, с большими полями слева для редакторских заметок. Когда она приготовила пакет для центральной газеты и уже собралась отнести его на почту, то с минуту стояла, глядя на свое послание, словно не веря собственным глазам. Опубликуют или нет — еще вопрос. Но вот она написала. Здесь результат большой вдохновенной работы! Это уже было счастьем!

И вдруг жена хирурга затосковала, перестала выходить из дому, сразу как-то опустилась. Миновало время командировки Таврова, он вернулся… Ольга узнала об этом от Елены Денисовны, обеспокоенной ее странным состоянием и искренне заботившейся о ней. Неделя прошла после памятной вечеринки у Павы Романовны, другая началась… Звонил телефон… Ольга не подходила к нему, только руки ее слегка суетились, когда она вслушивалась в его дребезжание. Неприбранная, с потухшим взглядом, она то ходила из комнаты в комнату, то сидела в углу дивана, зябко кутаясь в теплый халат. И погода заскучала по-осеннему. Зарядили дожди. Помутнели плакавшие с утра До ночи оконные стекла.

— Что с тобой, Оленька? — спрашивал доктор, тоже совсем помрачневший.

— Ничего. Просто так, — твердила в ответ Ольга.

Однажды Иван Иванович привел невропатолога, но Ольга наотрез отказалась от врачебного осмотра.

— Просто хандра. Пройдет и без лечения, — сказала она, с враждебным видом поглядывая на невропатолога, а заодно и на мужа.

— Я пропишу вам все-таки успокаивающие капельки, — дружелюбно говорил Валерьян Валентинович, словно не замечая угрюмого недоверия Ольги, так несвойственного ей раньше. — Хороши утренние обтирания водой комнатной температуры. Гулять надо побольше…

— Да, холодные обтирания до пояса, почаще бывать на свежем воздухе, и всю хандру как рукой снимет, — повторил он перед уходом.

— Не нужно мне никаких капелек! — сказала Ольга, рассматривая свои похудевшие руки.

Колечко, которое она рассеянно вертела, легко соскользнуло с ее пальца и, звякнув, покатилось под диван. Ольга не шевельнулась, чтобы поднять его; слезы хлынули по ее осунувшемуся лицу.

— Мне ничего не нужно, — прошептала она.

Ивана Ивановича неожиданно осенила догадка:

«Неудача на литературном фронте». Почти обрадованный этой мыслью, доктор подсел к жене, обнял ее:

— Поделись со мной, что тебя мучает. Ведь я твой самый преданный друг! Опять тебя литераторы оттолкнули?

Ольга потрясла головой, мягко, но настойчиво высвободилась из рук мужа.

— Не спрашивай меня ни о чем, — тихо сказала она. — Дай мне самой войти в норму.

Прошло еще несколько дней. Ольга по-прежнему отсиживалась дома. Однажды она вынула из стола свои записные книжки, последние заметки, сделанные на ходу. Лицо ее оживилось, когда она просмотрела их. Здесь было много еще не использованного, нужного и свежего для газеты. Можно поработать, сидя в четырех стенах. И Ольга начала писать… На этот раз она действовала, словно ювелир, кропотливо, любовно подбирая каждое слово, взвешивая каждую фразу и мысль. Она не спешила: за целый день сделала маленький набросок в несколько десятков строк, но работа заняла и увлекла ее.

Иногда в тишине квартиры раздавались телефонные звонки. Ольга, не вставая с места, вслушивалась, когда они звучали особенно долго, подходила к аппарату, но трубки не снимала. Лицо ее в такие минуты точно каменело.

Пава Романовна, зайдя к Аржановым, была поражена строгим, почти суровым выражением приятельницы.

— Клянусь честью, это никуда не годится! — воскликнула она. — Я сейчас поневоле прикована к дому: уже трудно ходить по здешним буграм. А вы почему запропали? Даже по телефону к вам не пробьешься! На кого вы стали похожи?! Не женщина, а какой-то аскет несчастный. Что вы напустили на себя? Хандра в наше время совсем не модна: мы жизнеутверждающее поколение!

Когда вертушка попыталась заговорить о Таврове, Ольга осадила ее.

— Я вас прошу не упоминать о нем, — потребовала она так резко и холодно, что Пава Романовна сразу осеклась и умолкла, подумав: «Действительно ненормальные люди!»

— А как вы теперь… довольны? — Ольга, пытливо оглядела отяжелевшую фигуру Павы Романовны.