Том 2. Рим / После Рима

С отрочьих лет почила на нем благодать от природы,       А оттого и отец был к нему крепок в любви.Сбывчивы были у отрока сны, и поэтому в братьях       Вспыхнул завистью дух. Гнев побуждает на казнь,Казнь раскинула сеть. Идущего отрока видя,       Молвят братья: «Идет тот, кому ведомы сны.

Пусть он погибнет – и чем помогут ему сновиденья?»       Но вспоможеньем в беде был невиновному Бог.Проданный раб наместником стал, знаменитым в Египте.       Голод землю постиг, не было голоду мер.Был, однако, Египет спасен достаточным хлебом —       Спас Иосиф его предусмотреньем своим.Но у Иакова не было средств, и боялся Иаков

       За сыновей, как вдруг слышит он добрую весть:Хлебом Египет богат. Пускаются братья в Египет       Вдесятером – такой дал им Иаков совет.Кончилась пища совсем, и тут сыновья возвратились:       «Жив он,– отцу говорят,– жив твой возлюбленный сын!»Дух и жизнь вернулись к отцу, и так он промолвил:

       «Видеть сына хочу раньше, чем смерть подойдет!»Прибыл Иаков в Египет, привечен ликующим сыном,       И приумножил его дни и потомство Господь.Дважды десять фигур цветами цветут в этой песне,       Двадцать фигур без одной – ей не находится мест.Учат так сочинять Большая и Малая Сумма,       В коих наставник Бернард нам указует пути.

Венцом учения об элокуции в античной риторике была теория трех стилей: в зависимости от подбора слов, сочетаний слов и обилия фигур различались простой, величественный и промежуточный стиль. В каждом стиле, однако, следовало соблюдать меру – иначе простой стиль вырождался в «сухость и бесцветность» (aridum et exsangue), средний в «зыбкость и несвязность» (fluctuans et dissolulum), величественный в «напыщенность и надутость» (turgidum et inflatum). Так определялись эти недостатки в «Риторике к Гереннию», IV, 8, 10–11; средневековые теоретики со своей любовью к схематизации сделали эти слова техническими терминами. Дополнительной опорой для них служили стихи их любимой «Поэтики» Горация (26–28); эти стихи цитируют в соответственных своих разделах и Матвей (I, 30–34), и Гальфред («Показание», II, 3, 146–151):

… Призрак достоинств сбивает с пути. Я силюсь быть краток —Делаюсь темен тотчас; кто к легкости только стремится —Вялым становится тот; кто величия ищет – надутым;Кто осторожен, боится упасть – тот влачится во прахе.

Но это была лишь как бы негативная характеристика трех стилей. Для позитивной же их характеристики средневековье привлекло дополнительный источник, не риторического, а грамматического происхождения, и это сильно сместило картину. Это были рассуждения позднеантичных грамматиков о трех произведениях Вергилия – «Буколиках», «Георгиках» и «Энеиде». Стремясь представить творчество этого центрального школьного автора всеобъемлющей картиной мира, а развитие этого творчества – восхождением от простого к великому, они отождествляли «Буколики» с простым стилем, «Георгики» со средним, «Энеиду» с высоким; а так как свести эту разницу к подбору слов и фигур было невозможно, то она демонстрировалась не на уровне языка и слога, а на уровне образов и мотивов: «Буколики» описывают жизнь рабов-пастухов, «Георгики» – свободных земледельцев, «Энеида» – царей и вождей, это и есть простота, середина и высокость. Наиболее внятно эта концепция была изложена в «Жизнеописании Вергилия» Доната, а потом следы ее не раз мелькают в комментариях Доната и Сервия.