Том 2. Верую!

– А что?

– Так просто. А поучиться... не думал? У тебя сколько?

– Пять классов.

– М-да-а... не густо. Но ведь и годов-то тебе еще не много.

«К чему он?» – недоумевал Петр.

– А что? – опять спросил он.

– Да ничего!.. Время сейчас такое – все учатся... У нас вечерняя школа хорошая. Хотя бы техникум... Жизнь большая.

– Посмотрим, Павел Николаевич.

Жизнь дальше пошла так.

Столярного дела в РТС Петру не нашлось. Мелкие, шабашные заказы по селу выполняли старики-пенсионеры. Да и стыдно было бы заниматься этим. Зато его с великой охотой взяли в плотничью бригаду на строительство кошары.

Ольга не на шутку принялась за книги.

Рано утром Петр осторожно вставал с кровати, умывался во дворе под рукомойником, одевался, ел на кухне невкусные пироги с морковью, которые почему-то в изобилии пекла теща, запивал молоком... Если Фонякин был дома, он беззлобно ругался с кем-нибудь по телефону в прихожей. Иногда вместе ели пироги с морковью.

Теща и Ольга спали еще.

– Как дела? – спрашивал Фонякин.

– Ничего. Как у вас?

– Ничего.

И каждый думал о своем.

Позавтракав, Петр уходил на улицу, садился на скамейку у ворот, закуривал в ожидании автобуса (стройка была в пяти километрах от села, рабочих возили на работу и с работы). Это было самое хорошее время дня – эти полчаса, пока он ждал автобуса. Солнце еще не поднялось из-за горы, но светло уж, и все село ворошится. Поднимая пыль, прошло стадо коров. Небольшое. Большое оно будет в конце села. Хлопают калитки; запоздавшие бабы догоняют пастуха, подстегивая коров хворостинками.

– Ну, отелилась, ли чо ли?! – ругаются. Как будто не сами виноваты, что пронежились лишних пяток минут в теплой постели.

Протарахтит телега с мужиком. Мужик что-нибудь крикнет запоздавшей бабе, а та в долгу не останется. Засмеются. Голоса еще с хрипотцой – со сна, теплые. Люди не успели наработаться – не сердитые. Да и шибко уж просторно, ясно, свежо вокруг, так и подмывает крикнуть через дорогу что-нибудь самое пустяковое.

– Здорово, сосед!

– Здоров. Как ночевал?

– А ничо, слушай! Жена бы не растолкала, дак ишо бы поспал. На коровьем-то реву оно, это, спится, язви ее!

А подальше еще двое переговариваются через плетни:

– Ты что седня вечером делаешь-то?

– Дак а чо?.. Вроде особо-то нечего.

– Может, сплаваем в островишко, посидим?

– Оно можно бы... у меня припасишки вышли. Я этто заказывал Семке Косому: поедешь в город, возьми на мою долю с кило. Забыл, окаянная душа!

– У меня есть маленько, я дам.

– Но давай. А я на днях сам поеду, дак куплю. Дроби-то я накатаю...

– У меня дробь есть. Правда, тоже не магазинная...

– Да дроби не надо. Я вон парнишку заставлю, накатат сколько надо.

– Ну и сплавам, посидим, – а дальше негромко: – Я тада возьму на литровку?.. – кивок в сторону крестового дома, где живут две учительские семьи. – Штук шесть-то добудем, поди.

– Бери, добудем.

Договорились вечером сплавать на охоту. Пороху один другому одолжит. Дробь пойдет самодельная. А так как деньжонок у обоих нет, а выпить после охоты надо, один возьмет у учителей шесть рублей под уток (бутылка – пара), купит две бутылки и поставит в погреб. Приплывут затемно, разложат во дворе огонь под таганком, сами отеребят, опалят, распотрошат утку и заварят целиком в чугуне. Вкусно и долго пахнет потом на улице паленым; блаженно покряхтывают двое, прихваливают:

– А ничо получилось!..

– Мм.

– Жалко, в одну промазал. Прямо над головой шаркнула, гадина... Темно.

– Ничо, этого от пуза.

Трепыхается слабый огонек под таганком, выхватывая из тьмы две фигуры. Бывает, со двора не в лад, но задушевно поплывет в теплом стоялом воздухе:

Аб чем, дева, плачешь?Аб чем, дева, пла-ачешь?Аб чем, дева, пла-а-ачешь?..

Мужской голос, с плохо скрытой завистью, прикрикнет с улицы:

– Огонь-то затопчите потом, девы!

Если «девы» не успокоятся, выходят жены.

– Ну-ка, марш по домам!

...На работе к Ивлеву сперва было несколько настороженное отношение – директорский зять. Скоро, однако, наладилось. Работать Петр умел, за счет других не ловчил, плохого к людям за душой не таил – это скоро понимают.

Ольга целыми днями читала, забравшись с ногами на диван. Мужа с работы встречала не то что прохладно – спокойно: оторвется от книги – мысли далеко-далеко.

– В печке на сковородке картошка жареная, в сенях – огурцы, капуста. Хлеб – в шкафу.

Ивлева не очень огорчало такое.

«Ничего, – думал, – лишь бы тосковать не начала».

Сам серьезно подумывал над словами тестя: не начать ли учиться? Жизнь выровнялась, на душе устоялся желанный покой. Листал вечерами Ольгины книги, и крепло желание: сидеть рядом с женой и въедаться в неведомый, чужой мир.

Ночью, в темноте, негромко разговаривали.

– Мне тоже отец советует учиться. А? Я ведь, если возьмусь...

– Правильно советует. У него только другое, наверно, на уме... свое. Я сама возьмусь за тебя. Странно мне, Петя! Как будто, знаешь, шла, шла и вдруг – море. Совсем не ждала. И прямо не знаю, что мне с ним делать – большущее такое!.. – и добавляла сердито: – А мне уж скоро тридцать.

– Ерунда какая. Люди...