Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815

Это воспитание, по отзыву князя Адама Чарторыйского, «из-за отъезда Лагарпа, осталось ко времени женитьбы Александра незаконченным. С тех пор всякие систематические занятия прекратились. Никто даже не советовал ему заняться чем-нибудь… Александр, будучи великим князем, не прочел до конца ни одной серьезной, поучительной книги». Ростопчин так оценивает его обычное окружение: «Это— либо глупцы, либо вертопрахи, либо молодые люди, о которых и сказать нечего». Александр был красив и знал это. Его бабка говорила о нем: «Он будет иметь успех… У него наружность, которая всех располагает». Ростопчин менее снисходителен: «Ему вбили в голову, что его красота обеспечивает ему победу над всеми женщинами… Он найдет достаточно негодниц, которые заставят его забыть свои обязанности». Александр вскоре стал пренебрегать молодой своей женой Елизаветой Баденской[55]

.

Третий период воспитания Александра относится к царствованию его отца; это время было заполнено занятиями военным искусством и парадами, частыми нагоняями со стороны Павла I и сидением под арестом. Сам Александр, если и не приобрел военных талантов, то все же усвоил вкус к военщине.

В результате такого разнохарактерного воспитания Александр стал человеком двойственным, или, вернее, многоликим, нерешительным, иногда непоследовательным, колеблющимся между самодержавием и республиканскими идеями, с деспотическими склонностями и вспышками либерализма; с друзьями ранней своей молодости он был приверженцем английской конституции, со Сперанским — увлекался французскими идеями, с Аракчеевым — был ретроградом и сторонником полицейских мер; едва ли не бессознательно двуличный, порою откровенный, порою — законченный лицемер до такой степени, что почти оправдывает суровую оценку, данную ему Наполеоном: «подлинный византиец». Своей нерешительностью и колебаниями он был почти так же опасен для своих приближенных, как Павел I своей вспыльчивостью.

Великий князь Александр и Адам Чарторыйский. Вскоре после отъезда Лагарпа, весной 1796 года, великий князь Александр встретился в саду Таврического дворца с одним из тех молодых людей — сыновей польских магнатов, которых Екатерина, завоевав их родину, призвала к своему двору не столько из желания ослепить их своей роскошью и своим могуществом, сколько для того, чтобы в случае надобности иметь заложников. То был князь Адам Чарторыйский; он был приблизительно одних лет с великим князем. Когда Чарторыйский в преклонном возрасте писал свои любопытные Записки, он все еще находился в изумлении от тех признаний, которые ему сделал в 1796 году Александр. «Он мне признался, что ненавидит деспотизм повсюду, во всех его проявлениях, и что он с живейшим участием следил за французской революцией; что, осуждая ее ужасные крайности, он, однако, желал республике успехов и радовался им. Его взгляды были взглядами ученика 89 года, который хотел бы видеть республику повсюду и рассматривает эту форму правления как единственную соответствующую желаниям и правам человечества… Он утверждал, что преемственность престола есть установление несправедливое и нелепое, что верховная власть должна быть дарована не случайностью рождения, а голосом народа, который сумеет избрать самого способного правителя». Это не были пустые слова, так как в беседе со своим польским наперсником великий князь неоднократно возвращался к этим идеям. Когда умный, терпимый, почти материнский деспотизм его бабки сменился грубым и взбалмошным деспотизмом отца, Александр, казалось, утвердился в своих взглядах. В бедствиях, свидетелем которых он был, в тех опасениях, которые ему внушало будущее его матери и его собственное, он, казалось, вновь почерпнул отвращение к абсолютной власти.