Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4

— Это вы на нее клевещете, с вашими взаимностями, сердцами и прочим вздором, — возразил мистер Боффин. — Все ваше поведение к одному клонит. Я только вчера вечером услыхал о ваших подвигах, а не то я бы с вами раньше поговорил, клянусь чем хотите. А слышал я о них от одной дамы, умницы, каких мало, и она тоже знает эту молодую особу, и я ее знаю, и всем нам троим отлично известно, что единственное, за чем она гонится, — это деньги, деньги, деньги, а вы с вашими взаимностями и сердцами просто обманщик, сэр.

— Миссис Боффин, — сказал Роксмит, спокойно обращаясь к ней, — от всего сердца благодарю вас за вашу неизменную доброту и ласковость. Прощайте! Прощайте, мисс Уилфер!

— А теперь, моя милая, — сказал мистер Боффин, снова кладя руку на голову Беллы, — вы можете быть совершенно спокойны, и, надо надеяться, поняли, что я вас не дам в обиду.

Но Белла, по-видимому, настолько этого не понимала, что, уклонившись от его руки и вскочив со стула, разрыдалась безудержно и воскликнула, простирая руки:

— Ах, мистер Роксмит, если б вы могли снова сделать меня бедной! Ах! Умоляю, пусть кто-нибудь снова сделает меня бедной, иначе я этого больше не вынесу, сердце мое разорвется! Папа, милый, сделай меня бедной и возьми домой! Я и там вела себя дурно, а здесь я стала еще хуже. Не давайте мне денег, мистер Боффин, мне не надо денег. Уберите их куда-нибудь, дайте мне только поговорить с моим добрым папой, положить голову ему на плечо рассказать ему все мои печали. Никто другой меня не поймет, никто не утешит, никто, кроме него, не знает, какая я плохая, и все же он любит меня как малого ребенка. При нем я становлюсь лучше, чем при ком-либо другом, — чище сердцем, сильнее радуюсь и сильнее горюю!

И с горьким плачем повторяя, что она этого больше не вынесет, Белла прижалась головой к груди миссис Боффин.

Джон Роксмит и мистер Боффин со своих мест молча следили за ней, пока сама она не умолкла. После чего мистер Боффин заметил успокоительно и благодушно:

— Ну вот, милая, я за вас заступился, и теперь все хорошо. Меня, конечно, не удивляет, что вы немножко расстроились после стычки с этим господином; но теперь все прошло, милая, я вас в обиду не дам, и… и все теперь хорошо.

Мистер Боффин произнес эту фразу с таким видом полной удовлетворенности, словно все было раз навсегда покончено.

— Я вас ненавижу! — вдруг набросилась на него Белла, топнув ножкой. — То есть нет, ненавидеть вас я не могу, но и любить не могу тоже.

— О-го! — изумленным шепотом произнес мистер Боффин.

— Вы несправедливый, придирчивый, ворчливый, злой старик! — воскликнула Белла. — Мне досадно, что я такая неблагодарная, что я выбранила вас, но вы такой и есть, сами знаете, что такой!

Мистер Боффин вытаращил глаза и уставился сначала в одну точку, потом в другую, словно сомневаясь, уж не мерещится ли ему все это.

— Мне стыдно было вас слушать, — продолжала Белла. — Стыдно за себя, стыдно за вас. Вы бы должны стать выше низких сплетен какой-то льстивой особы, но вы теперь ужасно унизились.

Мистер Боффин, по-видимому, убедившись в том, что ему в самом деле все это мерещится, выкатил глаза и распустил галстук.

— Когда я переехала сюда, я уважала и почитала вас, и очень скоро привязалась к вам, — воскликнула Белла. — А теперь я вас видеть не могу. То есть я не знаю, может, я слишком много себе позволяю, но вы… вы просто чудовище!

Выпустив эту стрелу с большой затратой сил, Белла истерически засмеялась и заплакала.

— Самое лучшее, что я могу вам пожелать, — продолжала Белла свою обвинительную речь, — это, чтоб у вас не было ни единого фартинга. Если б какой-нибудь истинный друг или доброжелатель мог разорить вас, вы были бы просто душка, а как человек богатый вы — демон.

Выпустив эту вторую стрелу с еще большей затратой сил, Белла еще пуще расплакалась и расхохоталась.

— Мистер Роксмит, останьтесь еще на минуту, прошу вас. Выслушайте одно только слово перед уходом! Мне очень грустно, что вам пришлось из-за меня выслушать столько упреков. От всего сердца, горячо и искренне, прошу у вас прощения.

Она направилась к нему, и он шагнул к ней навстречу. Когда она подала ему руку, он поднес ее к губам и сказал:

— Благослови вас боже!

Смех уже не мешался со слезами Беллы, они были искренни и горячи.

— Мистер Роксмит, с гневом и негодованием слушала я все эти несправедливые слова по вашему адресу — только мне было гораздо больнее их слышать, потому что все это я заслужила, а вы — нет. Мистер Роксмит, я виновата в том, что весь наш разговор в тот вечер был передан в искаженном виде. Я проговорилась, выдала тайну, хоть и была очень недовольна собой. Я поступила очень дурно, но, право же, не со зла. В ту минуту мной владело тщеславие и безрассудство — таких минут у меня бывает много, много бывает и таких часов, даже, быть может, лет. За это я сурово наказана, простите же меня!

— От всей души прощаю.