Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4

— Благодарю вас, о, благодарю! Не прощайтесь со мной до тех пор, пока я не скажу еще одно слово, чтобы отдать вам должное. Единственная ваша вина была в том, как вы говорили со мной в тот вечер — с какой деликатностью и как терпеливо, одна я это знаю и благодарю вас за это, — но вы были слишком откровенны и дали повод отвергнуть вас пустой, взбалмошной девчонке, неспособной оценить по достоинству то, что вы ей предлагали. Мистер Роксмит, эта девчонка с тех пор успела понять свою пустоту и ничтожество, и не один раз, но никогда еще она не казалась себе такой пустой и ничтожной, как сейчас, когда мистер Боффин словно подхватил тот недостойный тон, каким она отвечала вам, эта тщеславная и корыстная девчонка.

Он опять поцеловал ей руку.

— Мне были ненавистны, мне были оскорбительны речи мистера Боффина, — продолжала Белла, снова топнув ногой и снова всполошив мистера Боффина. — Правда, было время, и совсем не так давно, когда мне так и следовало, чтобы за меня «заступались», но я надеюсь, что это время больше не повторится!

Он еще раз поднес ее руку к губам, потом осторожно опустил эту руку и вышел из комнаты. Белла бросилась назад, к тому креслу, где она так долго сидела, пряча свое лицо, но тут взгляд ее остановился на миссис Боффин.

— Он ушел, — отчаянно и негодующе рыдала Белла, обхватив руками шею миссис Боффин. — Его оскорбили как нельзя хуже, его выгнали как нельзя более несправедливо — и я тому виной!

Все это время мистер Боффин сидел с распущенным галстуком, вращая глазами, словно все еще не избавившись от дурноты. Решив, по-видимому, что уже приходит в себя, он некоторое время сидел, уставясь в пространство, потом завязал галстук, несколько раз втянул в себя воздух, несколько раз глотнул и, наконец, воскликнул с глубоким вздохом, словно почувствовав, в общем, некоторое облегчение:

— Ну-ну!

Миссис Боффин не промолвила ни слова, ни худого, ни хорошего, но все это время нежно ухаживала за Беллой, взглядывая порой на мужа, словно ожидая приказаний. Мистер Боффин, не давая никаких распоряжений, сел на стул поближе к ним и сидел с неподвижной физиономией, расставив ноги, положив руки на колени и растопырив локти, — дожидаясь, когда Белла вытрет слезы и поднимет голову, что она и сделала с течением времени.

— Я должна вернуться домой, — поспешно вставая, сказала Белла. — Я очень вам благодарна за все, что вы для меня сделали, но оставаться здесь я не могу.

— Дорогая моя девочка! — запротестовала миссис Боффин.

— Нет, нет, я не могу здесь оставаться, — повторила Белла, — право, не могу. Фу! Злой вы старик! (Это мистеру Боффину.)

— Не торопитесь, душенька, — уговаривала ее миссис Боффин. — Подумайте хорошенько, что вы делаете.

— Да, вам лучше подумать хорошенько, — сказал мистер Боффин.

— О вас я уже никогда не буду думать хорошо, — воскликнула Белла, вызывающе сдвинув свои выразительные бровки и каждой своей ямочкой стремясь на защиту бывшего секретаря. — Нет, никогда! Ваши деньги превратили вас в камень. Вы жестокосердный скряга. Вы хуже Дансера, хуже Гопкинса, хуже Блюбери Джонса, хуже всех этих дрянных людишек. Мало того! — продолжала Белла, опять заливаясь слезами. — Вы были совершенно недостойны джентльмена, которого потеряли навсегда!

— Уж не хотите ли вы сказать, мисс Белла, — не сразу нашелся Золотой Мусорщик, — что, по-вашему, Роксмит лучше меня?

— Да! — сказала Белла. — В миллион раз лучше.

Выпрямившись во весь свой рост (все-таки не очень большой), она выглядела замечательно хорошенькой, хотя и очень сердитой, когда отреклась навсегда от своего покровителя, горделиво тряхнув густыми каштановыми локонами.

— Я больше дорожу его мнением, чем вашим, — сказала Белла, — пускай даже он подметал бы улицы ради куска хлеба, а вы обдавали бы его грязью из-под колес вашей кареты чистого золота. Вот вам!

— Ну и дела! — вращая глазами, воскликнул мистер Боффин.

— И еще давно, в то время, когда вы думали, что вознеслись над ним, я уже видела, что вы ему подчиняетесь, — сказала Белла. — Вот вам! И по всему я видела в нем господина, а в вас — слугу. Вот вам! И когда вы так его унижали, я стала на его сторону и полюбила его — вот вам! И горжусь этим!

После этого бурного признания наступила реакция, и Белла разрыдалась без удержу, уткнувшись лицом в спинку стула.

— Ну, будет вам, — начал мистер Боффин, как только у него явилась возможность прервать молчание и сказать хоть слово. — Выслушайте меня, Белла. Я не сержусь.

— А я сержусь! — отвечала Белла.

— Слушайте, — продолжал Золотой Мусорщик, — я не сержусь, вам я желаю только добра, и на это готов посмотреть сквозь пальцы. Так что вы оставайтесь у нас, и больше мы поминать про это не будем.

— Нет, я не могу здесь оставаться, — воскликнула Белла, снова вскакивая с места, — я и подумать не могу о том, чтобы здесь остаться. Я должна вернуться домой совсем.

— Не глупите, — уговаривал ее мистер Боффин. — Не делайте того, чего уже нельзя будет изменить, не делайте того, о чем наверняка пожалеете.