Том 3. Молодая гвардия

Многие образы романа Фадеев называет вымышленными, собирательными, подчеркивая, однако, что «во всех случаях» материал, из которого он лепил эти образы, «почерпнут из живых фактов жизни»: это Матвей Шульга, Фомин, боец Каюткин, генерал по прозвищу Колобок, шахтер Кондратович и другие.

Например, создавая образ Шульги, Фадеев художественно синтезировал рассказанные ему подпольщиками Ворошиловграда случаи, «схожие с историей Шульги». «Фигура Шульги, – отмечал Фадеев, – собирательная, в соответствии с замыслом романа, содержащего в себе и критику». В процессе работы над романом этот замысел углубляется сопоставлением характеров и поведения Шульги и Лютикова. Намечая сцену беседы Проценко с Лютиковым и Шульгой, писатель заканчивает ее такой пометкой: «Далее два пути: путь Лютикова и путь Шульги» (Архив А. Фадеева). Интересно, что основные авторские концепции характеров, событий, сложившиеся еще в период создания первой редакции романа, сохранились в своем основном содержании в окончательном тексте второй редакции. Такова, например, концепция характеров Матвея Шульги и Евгения Стаховича.

В романе совсем не упоминается Виктор Третьякевич. Не упоминается и Г. Почепцов, который, как было известно Фадееву (материалы архива писателя), выдал полиции «Молодую гвардию» сразу после ареста Мошкова, Третьякевича и Земиухова. 29 августа 1943 года «Ворошиловградская правда» поместила сообщение о суде над изменниками Родины Кулешовым, Громовым и Почепцовым.

Как рассказывал Фадеев своим читателям, он знакомился с материалами допроса Кулешова и его сообщников. В изданных в 1943–1944 годах документах и материалах о «Молодой гвардии» почти ничего не говорилось о Третьякевиче, а позднее имя его совсем не упоминалось.

У читателей, современников и участников тех событий, могли возникнуть предположения о сходстве Стаховича – персонажа романа – с Третьякевичем. Но в работе над образом Стаховича Фадеев, как во многих других случаях, ног опираться на «схожие истории», которые давали толчок авторской мысли. Этот образ, по замыслу Фадеева, отражал критику определенных явлений нашей довоенной действительности.

Фадеева привлекала возможность разоблачения индивидуализма, в котором он видел истоки эгоизма, малодушия, нравственной слабости. Эта проблема занимала Фадеева еще в пору написания «Разгрома», где Мечик последовательно и сурово разоблачается автором, как мелкобуржуазный индивидуалист, для которого участие в гражданской войне – лишь повод самоутверждения своей исключительной, как Мечику представляется, личности.

Индивидуализм свойствен и Стаховичу, который во многом является жертвой ложных представлений о своей исключительной роли в событиях. «С детских лет он привык считать себя незаурядным человеком, для которого не обязательны обычные правила человеческого общежития». Стахович мог совершить героический поступок на глазах у людей близких или обладающих моральным весом, – говорит Фадеев. «Но при встрече о опасностью или с трудностью один на один он был трус». Вот почему врагам удалось подавить его волю и сыграть на его слабости, которая привела к предательству.

Образ Стаховича создавался Фадеевым как образ обобщенно-собирательный.

* * *

После выхода в свет второй редакции романа (1951) писатель продолжал работу над текстом произведения. В одном из писем 1953 года Фадеев сообщал, что он «беспрерывно в течение уже десяти лет работал над стилем своего произведения… и добился наконец канонического текста…»

В текст романа писатель вносит изменения стилистического и композиционного характера: освобождает авторскую речь от некоторой усложненности, стремясь к краткости и образной выразительности; упрощает композицию отдельных сцен, эпизодов; находит более точные определения. Например, из публицистического отступления о Сталинграде (в главе 53) снимается абзац, содержащий перечень освобожденных городов в результате разгрома немецко-фашистских войск под Сталинградом, в главе 64 – речь, которую Лютиков произносит перед казнью, и т. д.

Примечательна и стилистическая правка отдельных описаний, характеристик. Писатель снимает излишнюю патетику в тех местах, когда сами обстоятельства требуют строгой простоты, краткости и выразительности. Например, в изданиях романа 1951–1953 годов была такая характеристика Лютикова: «Глава и душа краснодонского подполья, он в эти дни величайшего подъема провидел новые опасности, которые несло с собою время. Филипп Петрович впал, что в их положении беда всегда приходит с того конца, откуда не ждешь. И он видел опасность там, где на первый взгляд все было прочно» (глава 51). В более поздних изданиях остались лишь слова, выделенные нами курсивом.

В текст романа внесено более ста шестидесяти авторских исправлений.