– Нет, сначала ответь: что сказал...
– Нет, пусть он спросит, – закапризничала Несмеяна. – Спроси, Ваня.
– Да что он может спросить? Почем куль овса на базаре?
– Спроси, Ваня. Спроси, Ваня. Ваня, спроси. Спроси, Ва-ня!
– Ну-у, это уже ребячество, – огорчился старичок. – Хорошо, спроси, Ваня.
– Ответь мне, почему у тебя одно лишнее ребро? – Иван, подражая старичку, нацелился в него пальцем.
– То есть? – опешил тот.
– Нет, нет, не «то есть», а – почему? – заинтересовалась Несмеяна. – И почему ты это скрывал?
– Это уже любопытно, – заинтересовались и другие. – Лишнее ребро? Это же из ряда вон!..
– Так вот вся мудрость-то откуда!
– Ой, как интересно-о!
– Покажите, пожалуйста... Ну, пожалуйста!..
Молодые люди стали окружать старичка.
– Ну-ну, ну, – испугался старичок, – зачем же так? Ну что за шутки? Что, так понравилась мысль дурака, что ли?
Старичка окружали все теснее. Кто-то уже тянулся к его пиджаку, кто-то дергал за штаны – Мудреца вознамерились раздеть без всяких шуток.
– И скрывать, действительно, такое преимущество... Зачем же?
– Подержите-ка пиджак, пиджак подержите!.. О, тут не очень-то их прощупаешь!
– Прекратите! – закричал старичок и начал сопротивляться изо всех сил, но только больше раззадоривал этим. – Немедленно прекратите это безобразие! Это не смешно, понимаете? Это не юмор, это же не юмор! Дурак пошутил, а они... Иван, скажи, что ты пошутил!
– По-моему я уже нащупал!.. Рубашка мешает, – вовсю шуровал один здоровенный парень. – У него тут еще майка... Нет, теплое белье! Синтетическое! Лечебное. Подержите-ка рубашку...
С Мудреца сняли пиджак, брюки... Сняли рубашку. Старичок предстал в нижнем теплом белье.
– Это безобразие! – кричал он. – Здесь же нет основания для юмора! Когда смешно? Смешно, когда намерения, цель и средства – все искажено! Когда налицо отклонение от нормы!..
Здоровенный парень деликатно похлопал его по круглому животу.
– А это?.. Разве не отклонение?
– Руки прочь! – завопил старичок. – Идиоты! Придурки!.. Никакого представления, что такое смешно!.. Кретины! Лежебоки...
В это время его аккуратненько пощекотали, он громко захохотал и хотел вырваться из окружения, но молодые бычки и телки стояли весьма плотно.
– Почему вы скрывали наличие лишнего ребра?
– Да какое ребро?! Ой, xa-xa-xa!.. Да где? Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Это же... Ха-ха-ха!.. Это же... Ха-ха-ха!..
– Дайте ему сказать.
– Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением... Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. – и тут старичок пукнул, так это по-старчески, негромко – дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился. А с молодыми началась истерика. Теперь хохотали они, но как! – взахлеб, легли. Несмеяна опасно качалась на стремянке, хотела слезть, но не могла двинуться от смеха, Иван полез и снял ее. И положил рядом с другими – хохотать. Сам же нашел брюки старика, порылся в кармане... И нашел. Печать. И взял ее.
– Вы пока тут занимайтесь, – сказал он, – а мне пора отправляться.
– Зачем же ты всю-то... печать-то? – жалко спросил Мудрец. – Давай, я тебе справку выдам.
– Я сам теперь буду выдавать справки. Всем подряд, – Иван пошел к двери. – Прощайте.
– Это вероломство, Иван, – сказал Мудрец. – Насилие.
– Ничего подобного, – Иван тоже стал в позу. – Насилие – это когда по зубам бьют.
– Я ведь наложу резолюцию! – заявил Мудрец с угрозой. – Наложу ведь – запляшете!
– Слабо, батя! – крикнули из компании молодых. – Клади!
– Возлюбленный мой! – заломила руки в мольбе Несмеяна, – наложи! Колыхни атмосферу!
– Решение! – торжественно объявил Мудрец. – Данный юмор данного коллектива дураков объявляется тупым! А также несвоевременным и животным, в связи с чем он лишается права выражать собой качество, именуемое в дальнейшем – смех. Точка. Мой так называемый нежданчик считать недействительным.
И грянула вдруг дивная стремительная музыка... И хор. Хор, похоже, поет и движется – приплясывают.
Это где же так дивно поют и пляшут? Где так умеют радоваться? Э-э!.. То в монастыре. Черти. Монахов они оттуда всех выгнали, а сами веселятся.
Когда наш Иван пришел к монастырю, была глубокая ночь; над лесом, близко, висела луна.
На воротах стоял теперь черт-стражник. Монахи же облепили забор и смотрели, что делается в монастыре. И там-то как раз шел развеселый бесовский ход: черти шли процессией и пели с приплясом. И песня их далеко разносилась вокруг.