Том 3. Странные люди

– Ну?.. Встань-ка, встань – я не люблю этого. Встань, – велел Мудрец.

Иван встал.

– Ну? И как же ты их научил? – с улыбкой спросил старик.

– Я подсказал, чтоб они спели родную песню стражника... Они там мельтешили перед ним – он держался пока, а я говорю: «Вы родную его запойте, родную его...» Они и запели...

– Какую же они запели?

– «По диким степям Забайкалья».

Старик засмеялся.

– Ах, шельмы! – воскликнул он. – И хорошо запели?

– Так запели, так сладко запели, что у меня у самого горло перехватило.

– А ты петь умеешь? – быстро спросил Мудрец.

– Ну, как умею?.. Так...

– А плясать?

– А зачем? – насторожился Иван.

– Ну-ка... – заволновался старичок, – вот чего! Поедем-ка мы в одно место. Ах, Ваня!.. Устаю, дружок, так устаю – боюсь, упаду когда-нибудь и не встану. Не от напряжения упаду, заметь, от мыслей.

Тут вошла секретарша Милка. С бумагой.

– Сообщают: вулкан «Дзидра» готов к извержению, – доложила она.

– Ага! – воскликнул старичок и пробежал по кабинету. – Что? Толчки?

– Толчки. Температура в кратере... Гул.

– Пойдем от аналогии с беременной женщиной, – подстегнул свои мысли старичок. – Толчки... Есть толчки? Есть. Температура в кратере... Общая возбудимость беременной женщины, болтливость ее – это не что иное, как температура в кратере. Есть? Гул, гул... – старичок осадил мысли, нацелился пальцем в Милку. – А что такое гул?

Милка не знала.

– Что такое гул? – старичок нацелился в Ивана.

– Гул?.. – Иван засмеялся. – Это смотря какой гул... Допустим, гул сделает Илья Муромец – это одно, а сделает гул Бедная Лиза – это...

– Вульгартеория, – прервал старичок Ивана. – Гул – это сотрясение воздуха.

– А знаешь, как от Ильи сотрясается! – воскликнул Иван. – Стекла дребезжат!

– Распушу! – рявкнул старичок. Иван смолк. – Гул – это не только механическое сотрясение, это также... утробное. Есть гул, который человеческое ухо не может воспринять...

– Ухо-то не может воспринять, а... – не утерпел опять Иван, но старичок вперил в него строгий взор.

– Ну что тебя – распушить?

– Не надо, – попросил Иван, – больше не буду.

– Продолжим. Все три признака великой аналогии – налицо. Резюме? Резюме: пускай извергается, – старичок выстрелил пальчиком в секретаршу. – Так и запишите.

Секретарша Милка так и записала. И ушла.

– Устаю, Ваня, дружок, – продолжал старичок свою тему, как если бы он и не прерывался. – Так устаю, что иногда кажется: все!.. больше не смогу наложить ни одной резолюции. Нет, наступает момент и опять накладываю. По семьсот, по восемьсот резолюций в сутки. Вот и захочется иной раз... – старичок тонко, блудливо засмеялся. – Захочется иной раз пощипать... травки пощипать, ягодки... черт-те что!.. И, знаешь ли, принимаю решение... восемьсот первое: перекур! Есть тут одна такая... царевна Несмеяна, вот мы счас и нагрянем к ней.

Опять вошла секретарша Милка.

– Сиамский кот Тишка прыгнул с восьмого этажа.

– Разбился?

– Разбился.

Старичок подумал...

– Запишите, – велел он. – Кот Тимофей не утерпел.

– Все? – спросила секретарша.

– Все. Какая по счету резолюция на сегодня?

– Семьсот сорок восьмая.

– Перекур.

Секретарша Милка кивнула головой. И вышла.

– К царевне, дружок?! – воскликнул освобожденный Мудрец. – Сейчас мы ее рассмешим! Мы ее распотешим, Ваня. Грех, грех, конечно, грех... А?

– Я ничего. До третьих петухов-то успеем? Мне еще идти сколько.

– Успеем! Грех, говоришь? Конечно, конечно, грех. Не положено, да? Грех, да?

– Я не про тот грех... Чертей, мол, в монастырь пустили – вот грех-то.

Старичок значительно подумал.

– Чертей-то?.. Да, – сказал он непонятно. – Все не так просто, дружок, все, милый мой, очень и очень непросто. А кот-то... а? Сиамский-то. С восьмого этажа! Поехали!

Несмеяна тихо зверела от скуки.

Сперва она лежала просто так... Лежала, лежала и взвыла.

– Повешусь! – заявила она.

Были тут еще какие-то молодые люди, парни и девушки. Им тоже было скучно. Лежали в купальных костюмах среди фикусов под кварцевыми лампами – загорали. И всем было страшно скучно.

– Повешу-усь! – закричала Несмеяна. – Не могу больше!

Молодые люди выключили транзисторы.

– Ну, пусть, – сказал один. – А что?

– Принеси веревку, – попросили его.

Этот, которого попросили, полежал, полежал... Сел.

– А потом – стремянку? – сказал он. – А потом – крюк искать? Я лучше пойду ей по морде дам.

– Не надо, – сказали. – Пусть вешается, – может, интересно будет.

Одна девица встала и принесла веревку. А парень принес стремянку и поставил ее под крюк, на котором висела люстра.

– Люстру сними пока, – посоветовали.

– Сам снимай! – огрызнулся парень.

Тогда тот, который посоветовал снять люстру, встал и полез на стремянку – снимать люстру. Мало-помалу задвигались... Дело появилось.

– Веревку-то надо намылить.

– Да, веревку намыливают... Где мыло?

Пошли искать мыло.

– Есть мыло?

– Хозяйственное... Ничего?

– Какая разница! Держи веревку. Не оборвется?

– Сколько в тебе, Алка? – Алка – это и есть Несмеяна. – Сколько весишь?

– Восемьдесят.

– Выдержит. Намыливай.

Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку... Слезли со стремянки...

– Давай, Алка.