Том 3. Третья книга рассказов

Обе женщины стояли, обнявшись, в одинаковых платьях, старшая с улыбкой отделила от себя другую, будто уступая ее молодому человеку, пошедшему за верхним платьем. Он долго оставался этот вечер в квартире Гроделиусов, дольше, чем это было принято, так что не только Зиночка, дети и бабушка удалились на покой, но даже тети Катя, Соня и Лена скрылись, а Лидия Петровна все играла этюды Шумана, а молодые люди все шептались на диване, так что лампы уже начали гаснуть.

Прощаясь, мать спросила: «Ну что же, Верочка?»

Та устало ответила: «Завтра! Я счастлива».

– Господь с тобою. Спи спокойно.

Еще не отлетели сны с девичьего изголовья Верочкиной постели, как фрейлейн постучалась, говоря, что мамаша просит барышню к себе. Лениво, наскоро умывшись, в туфлях, девушка, вся розовая еще от недавнего сна, вошла в комнату матери. Та сидела у Зиночкиной колясочки, в капоте, бледная, держа в руках разорванный конверт. Молча она поцеловалась с дочерью, и вдруг слезы потоком хлынули из ее глаз, таких же, как у Верочки. «Мама, но что с тобою?!» Сквозь слезы та говорила: «Бедное дитя мое, плачь, плачь, и я с тобою поплачу!»

«Но что случилось? Объясни, сделай милость».

– Прочти это письмо.

«Это письмо ко мне?»

– Нет, но прочти его.

«Зачем же я буду читать чужие письма?»

– Ах когда дело идет о жизни, о большем, нежели жизнь, о счастье, время ли выказывать пустую щепетильность?

«Да чье же это ужасное письмо?» – вскричала девушка и прочла на конверте: «Константину Максимовичу Гамбакову».

Слегка отстранясь и хмуря брови, она спросила:

– Это письмо от Сергея Павловича?

«Да».

– Зачем же оно у тебя в руках, а не в почтовом ящике? «Зачем и как, это все равно. Мы должны знать, должны, пойми, дитя».

– И что же ты знаешь?

«Прочти, и ты узнаешь».

– Нет, – девушка упрямо потрясла головою.

«Да? Тогда я прочитаю вслух, и ты должна будешь слушать его».

– Ах, так? Тогда давай я прочитаю его сама.

«Поверь мне, Верочка, что только любовь к тебе побудила меня к этому шагу».

Дочь тихо сказала: «Зачем ты это делала, мама?» – и принялась читать. По мере того, как она читала, брови ее все сдвигались, дрогнули руки, державшие трепещущий почтовый лист, и с гневных губ слетали возгласы: «Не может быть! какая низость!»

Вдруг, остановившись, она спросила: «А это что же?» – и зачитала из письма: «Пожалуй, могут подумать, что я – альфонс старухи Хвостовой! Целую, твой Сережа».

«Кто же эта старуха? Ты, мама?»

– Я, – ответствовала Лидия Петровна и, помолчав, добавила: – Как он нас отделал!

Верочка так и осталась с раскрытым письмом на коленях и наконец прошептала: «Какой низкий поступок! Фуй». И опять обе замолкли, только Зиночка, проснувшись, что-то гулила, стараясь обеими ручками запихать себе в рот ножонку. Верочка встала, сказав: «Ты понимаешь, мама, что этот человек для меня не существует больше».

– Верочка, не говори так теперь, мы потом увидим, что нам нужно.

«И теперь, и потом, и всегда я буду говорить одно и то же: он для меня потерян навек, навек, навек». И она даже топнула ногою, стиснув зубы.

– Но, Верочка, подумай, посоветуйся со своим сердцем.

«Что же ты хочешь, чтобы я делала?»

– Следовала голосу чувства.

«Но я именно это и делаю», – молвила дочь, пожав крутыми плечами.

– Да, Верочка, а что же ты хотела мне сказать?

«Так, вздор. Теперь все равно», – ответила та, краснея. Походив по коврику, добавила тихо: «Сергей Павлович вчера мне сделал предложение».

Вечером, отозвав Павиликина в сторону, Верочка сказала ему без предисловий:

«Мы совершили не совсем хороший поступок по отношению к вам: мы прочли ваше письмо к Гамбакову. Конечно, это некрасиво, но, как говорится, „око за око“. Что вас заставляло играть всю эту недостойную игру? Кажется, мы не заслуживали такого отношения».

– Поверьте, Вера Александровна, это было не более как шутка…

«Я не только верю, но вижу, что это было так».

– Вы не поняли меня: шуткой было письмо к Косте.

«Вы стыдились вашего чувства?»

– Да, – сконфуженно сознался тот. Верочка, помолчав, сказала ясно: «Я вам не верю, Сергей Павлович, и вам лучше будет не посещать нас больше».

Тот поклонился, говоря: «Как вам угодно. До свидания».

– Прощайте! – ответила Верочка, не двигаясь. В столовой дети, окружив студента, не пускали его уходить, прося сыграть «Китаяночку»; тетя Катя соблазняла лимонным печеньем, и даже бабушка убеждала, но Верочка, выйдя, сказала звонко: «Дети, пустите Сергея Павловича, ему нужно домой, а „Китаяночку“ сыграю вам я». И, сев за пианино, заиграла громко и весело, меж тем как дети, взявшись за руки, прыгали и пели: «Сергей Павлыч, Сергей Павлыч, Сергей Павлович, Сергей». Лидия Петровна положила руку на плечо Верочки, шепча: «Не насилуй себя, друг мой!». Тогда дочь, не прерывая игры, взглянула прямо в глаза матери, такие же, как у нее самой, и отчетливо выговорила: «Я ненавижу тебя, мама».

Ванина родинка

Глава первая