Виднее всего это, пожалуй, в разделе посланий. Этот жанр, из всех завещанных классицизмом наиболее разнообразный по своей тематике, был в начале XIX века признанным полигоном для поэтических экспериментов. Крайними их точками были, во-первых, самое традиционное дидактическое послание, писанное александрийским 6-стопным ямбом с парной рифмовкой, а во-вторых, самое свежее изобретение Жуковского и Батюшкова («Мои пенаты») — эпикурейское послание, писанное коротким 3-стопным ямбом с вольной рифмовкой. Между ними располагались разговорно-медитативные послания, писанные или 4-стопным ямбом с вольной рифмовкой, или вольным ямбом: и та, и другая форма были изобретением конца XVIII века, содержание их было достаточно свободным и еще не размежевалось. Периферийными были еще два размера: 4-стопный хорей, стоявший на полпути между 4-стопным ямбом и эпикурейским 3-стопным ямбом (и напоминавший о Денисе Давыдове), и 5-стопный ямб, вводимый в русскую лирику Жуковским.
Баратынский четко определяется в этом поле ближе к классицистическому полюсу. Из 13 его посланий три — к покойнику Богдановичу и два — к Гнедичу написаны александрийским 6-стопным ямбом в лучших традициях XVIII века и в 1827 году звучали подчеркнуто архаично. По объему они занимают почти половину раздела: средняя длина их — 94 стиха, средняя длина остальных посланий — только 38,5 стихов. В этих остальных посланиях он ни разу не обращается к 3-стопному ямбу и избегает его эпикурейской тематики: послания более легкомысленного содержания он ссылает в раздел «Смесь», а здесь оставляет, наоборот, отречение от «безрассудных забав» («Приятель строгий, ты не прав…»). Основной размер их — 4-стопный ямб (7 из 13 посланий). Вспомогательные размеры (по одному разу): во-первых, 4-стопный хорей (вслед за Давыдовым, о военном быте: «Так, любезный мой Гораций…» — из издания 1835 года Баратынский это стихотворение исключил; военная тема повторяется еще в трех ямбических посланиях); во-вторых, медитативный 5-стопный ямб (вслед за Жуковским: «Дай руку мне, товарищ добрый мой…»); и, в-третьих, вольный ямб («К<онши>ну»), с элегическими размышлениями: это стихотворение могло бы войти в раздел элегий, явным знаком которых был для Баратынского вольный ямб.
Среди элегий Баратынского вольный ямб занимает сравнительно небольшое место (14 % текстов, 17,5 % строк), но оно привилегированное. Из шести вольных ямбов Баратынского в сборнике 1827 года четыре приходятся на элегии, из них три — на программную I книгу элегий, а одна, «Финляндия» (1820), занимает первое место как в сборнике 1827-го, так и в сборнике 1835 года: наряду с пушкинским «Погасло дневное светило» (тоже 1820 год) она ощущалась как образцовое произведение нового, романтического жанра. Вольный ямб у Баратынского строже, чем у его современников: как у французских поэтов, он состоит исключительно из 6-стопных и 4-стопных строк (приблизительно в отношении 1,2: 1). Этим он как бы отмежевывается и от традиции XVIII века, примешивавшей к ним 3-стопники, и от своих сверстников, примешивавших к ним новомодные 5-стопники. На весь сборник 1827 года в вольных ямбах есть только один 5-стопный стих (в «Буре»); их больше в известном «Признании» («Притворной нежности не требуй от меня…»), но «Признание» и не вошло в сборник 1827 года. Вольный ямб, как обычно, сопровождается вольной рифмовкой; на этом фоне почти незаметен интересный эксперимент Баратынского, придающий вольному ямбу строфичность. Это стихотворение «Рим», состоящее из двух пар 4-стиший со стопностью 6446 6646 и с рифмовкой
Разностопным ямбом у Баратынского написано даже больше элегий, чем вольным: пять, а не четыре. В двух из них чередуются 6- и 4-стопные строки — как во французском элегическом стихе Жильбера и его подражателей, популяризированном в России Батюшковым в его «Выздоровлении». В одной — знаменитой «Истине» (тоже в программной I книге; в первой публикации — с загадочным подзаголовком «ода») — строки укорочены до 5- и 3-стопных; здесь образцом мог быть «Варвик» Жуковского. В остальных двух («Бдение» и «Отъезд») строки укорочены еще больше, до 4- и 3-стопных, приближаясь к размеру романсов или баллад; образцы этому были также у Жуковского («Пустынник», «Мотылек»).