Том 4. Стиховедение

Решительным контрастом этой системе позднего эпического стиха Хлебникова выглядит система его раннего стиха. Поэмы 1911–1920 годов состоят из двустиший (парной рифмовки) и четверостиший (перекрестной рифмовки; исключения единичны); трехстишия обычно растягиваются из двустиший (AAA), а многостишия из четверостиший (АВАВВ и проч.). От строфоида к строфоиду размер свободно меняется («микрополиметрия»). Преобладает 4-стопный ямб, покрывая 60–70 % текста. Ритм его — классический, пушкинский; лишь в редких строчках он деформируется сдвигами ударения («И

объят кольцами седыми Дворец продажи и наживы») или лишними слогами («Таких просите полномочий, Чтоб дико радовались отцы»); в «Ладомире» иногда в четверостишии 4-стопного ямба появляются 5- или 3-стопные строчки («Хватай за ус созвездье Водолея, Бей по плечу созвездье Псов»). Другие используемые размеры — 4-стопный хорей, 3-стопный амфибрахий, редко — иные; в небольшом количестве (не более 5 % текста) встречаются четверостишия «смешанных силлабо-тонических размеров» («Это будет последняя драка Раба голодного с рублем, Славься, дружба пшеничного злака В рабочей руке с молотком!» — анапест, ямб, анапест, амфибрахий). За пределы силлабо-тоники этот стих почти не выходит; исключения воспринимаются как вставки («Туда, туда, где Изанаги…» в «Ладомире»).

Рифмическая замкнутость строфоидов подчеркивается их синтаксической замкнутостью, в конце почти каждого — точка. Этой же отрывистости способствует и еще один важный прием: четверостишия различной рифмовки (чаще всего — ЖМЖМ

и МЖМЖ, затем ЖжЖж, МмМм) Хлебников старается расположить так, чтобы два одинаковых не следовали подряд. Вот схема рифмовок в начале «Ладомира» (буквой

х обозначаются хореические строфоиды среди ямбических): ЖжЖж ЖжЖж МДМД МДМД МЖМЖ ММ МДМД ЖМЖМ ЖММЖ МмМм ЖМЖМ ДД хЖМЖМ хМДМД ЖМЖМ МмМм ЖМЖМ МЖМЖ ЖЖ ММ МЖМЖ ЖМЖМ ММ и т. д. Первая и вторая пара строф однородны, но дальше на протяжении всей поэмы такой случай встретится лишь единожды, а контрастные стыки типа ЖМЖМ МЖМЖ —

многократно. Это создает впечатление, что каждый новый строфоид не продолжает предыдущий, а начинает речь заново, — впечатление прямо противоположное впечатлению от позднего плавного потока строк.

Прослеживать эволюцию этих признаков раннего хлебниковского стиха мы здесь не можем. Отметим только сдвиги в пропорциях количества строк под двустишиями, четверостишиями и прочими строфоидами: «Вила и Леший» (1912) — 55: 40: 5 %, «Хаджи-Тархан» (1913) — 20: 55: 25 %, «Поэт» (1919) — 25: 30: 45 %, «Ладомир» (1920) — 3: 90: 7 %. Доля двустиший постепенно падает; может быть, их высокий показатель в «Виле и Лешем» был знаком простоты идиллического жанра. Доля «прочих» строфоидов поначалу повышается: в «Поэте» это происходит уже за счет полубезрифменного 17-стишия «С высокого темени волосы падали…» и, что интереснее, сложного плетения рифм в 16-стишии «Что катятся в окно… За смертью дремлющее „но“… Иль мне быть сказкой суждено». После этого в «Ладомире» Хлебников резко отказывается от наметившегося направления экспериментов, дает огромную подчеркнуто классическую композицию почти из одних четверостиший — а затем полностью переходит на новые рельсы, к астрофическому вольному дольнику и вольному ямбу. Рецидив ранней манеры в маленьком «Уструге Разина» — неполный, потому что здесь Хлебников пробует прежний строфоидный стиль не на ямбе, а на хорее.

Генезис. Ни одна, самая гениальная, новация не возникает на пустом месте. Поэтому важно оглянуться на те эксперименты других поэтов, которые Хлебников мог использовать в своем творчестве.

На один из источников раннего, микрополиметрического стиха Хлебникова нам уже случалось указывать: это «Лествица» А. Миропольского-Ланга (изд. 1901). Напомним ее звучание — четверостишия смешанным метром, хореем, ямбом, хореем, амфибрахием и опять смешанным метром: «…Высокий, звонкий свод, Отзвук каждого движенья, Бесов злобный хоровод И — мученья, и мученья! // Нет, не хочешь ты мучений, Стонов грузных тел. — В небесах ликуют тени, Чертят грешному предел. // Ты всех объяла тканью нежной — Покров единый надо всем; В тебе нет горести мятежной, Твой взор прозрачен, тих и нем. // Смело ты зажгла зарницы, Осветила ярко тьму, — Грозно огненные птицы В княжью вторгнулись тюрьму. // И руки слепцов разъяренных Застыли пред трепетным светом, А камни в стенах полусонных Их встретили звучным приветом. // Высокий, звонкий свод Опустел, и бесов нет. Их расторгнут хоровод… Последнему утру — привет!..» Представляется, что эти строки о ночи мнимого еретика в тюрьме напоминают будущего Хлебникова не только метрикой, но и стилистикой.