Однако насколько соответствует такая схема английского ямба действительности? В русских трехсложных размерах сильные места, обязательно-ударные по схеме, обязательно-ударны и в действительности: статистика показывает, что ударность сильных мест в трехсложниках XIX века стопроцентна (исключение — лишь начальное ударение в дактилических строках). Для английского ямба статистика такого подтверждения не дает. Подсчеты Б. Томашевского по 5-стопному ямбу Шекспира и Байрона, И. Левого — по 4- и 3-стопному ямбу Кольриджа, М. Г. Тарлинской — по английскому ямбу от дочосеровских времен до Китса и Суинберна не показывают ни стопроцентной ударности всех стоп, ни даже равномерного тяготения их к стопроцентной ударности. График ударности стоп английского ямба представляет собой такую же кривую, как и график ударности стоп русского ямба, — конечно, гораздо более повышенную, гораздо более сглаженную и не имеющую константы на последней стопе. Поэтому, если исходить только из статистических данных, мы придем к парадоксальному выводу, что английский стих состоит из одних произвольно-ударных слогов, т. е. является силлабическим. Это, конечно, вывод неприемлемый.
Стало быть, одно из двух: или теория Якобсона−Трубецкого, построенная на «привативных противопоставлениях», действительна для всех национальных систем силлабо-тонического стихосложения, и тогда необходима разработка уточнений, в какой степени в каждой национальной системе «обязательно-ударный» и «обязательно-безударный» слоги на самом деле несут 100 % ударности или безударности, а в какой степени могут отклоняться от этих 100 % (ведь и в русских трехсложниках встречаются пропуски схемных ударений, в XX веке — весьма нередко); или же теория Якобсона−Трубецкого применима лишь к русской силлабо-тонике, а для других национальных систем силлабо-тоники требует иных оппозиций и иных формулировок. Тогда для английского стиха следует искать признаков метра, которые могут и не совпадать с признаками русского метра. Например, не подойдет ли для английского ямба такое определение: это стих, где сильные и слабые места чередуются через слог, причем сильные места отличаются от слабых тем, что сильные могут быть заняты
Русская силлабика и французская силлабо-тоника[494]
Во всем многообразном взаимодействии французской и русской поэзии был один аспект, где их взаимовлияние было минимальным. Это метрика. Французский классический стих — это силлабика, счет по слогам; русский классический стих — это силлабо-тоника, счет по стопам. Силлабика вполне осуществима в русском стихосложении и реально существовала в нем в XVII–XVIII веках. Силлабо-тоника тоже вполне осуществима во французском стихе, она начинала складываться в самых первых французских 8-сложниках X века («Страсти Христовы», «Житие св. Леже»), а потом возникала в стихах, которые писали по-французски иностранцы: в XIV веке англичанин Джон Гоуэр, в XIX веке фламандец Адриан ван Ассельт, в XX веке русская Марина Цветаева. Но только иностранцы, а не французы. Французскому слуху стопный ритм казался слишком однообразен и монотонен, а русскому слуху силлабический ритм казался слишком беспорядочен и хаотичен. Русские поэты учились у французов жанрам, стилям, чему угодно, но только не ритмам. Это объяснимо: как ни велик был престиж французской поэзии в России, еще выше был престиж античной поэзии, а античная метрика была стопная. Русские и немецкие стопы строились иначе, чем античные, но все же были стопами, и писавшие ими поэты чувствовали себя вправе смотреть на бесстопных французов свысока. В воспоминаниях графа В. Соллогуба, младшего современника Пушкина, есть забавный эпизод. Соллогуб познакомился (кажется, на курорте) со случайным французским соседом, тот оказался светским стихотворцем-любителем, писавшим, понятно, французской силлабикой. Соллогуб от нечего делать стал его учить писать настоящие, правильные стихи, по-видимому, ямбами и хореями. Тот был в восторге, благодарил, но как только они разъехались и француз остался предоставлен самому себе, он опять стал писать неправильно, силлабически; Соллогуб был очень недоволен.
Эта взаимонепроницаемость поколебалась в начале XX века. Русские поэты стали писать не только силлабо-тонические стихи, а и более свободные, стали сознательнее воспринимать ритм французского стиха, стали позволять себе единичные эксперименты по его воссозданию в русском стихе.