Том 4. Стиховедение

Наконец, попытка воссоздать по-русски ритм главного из французских силлабических размеров, 12-сложника, принадлежит С. В. Шервинскому, всем известному переводчику: он переводил и Ронсара, и Расина, и Бодлера, и, конечно, звучание французского александрийского стиха было у него на слуху. Но по-русски он воспроизвел его не в переводе, а в своих оригинальных стихах — цикл «Стихи об Италии» (около 500 строк, 1914−1920 годы, напечатано в 1924‐м). В предисловии говорится, что стихи написаны «в ямбико-анапестическом метре с весьма вольными заменами, приближающемся к 12-сложному французскому стиху, особенно в его классической традиции». Действительно, французский 12-сложник, как известно, это два 6-сложных полустишия, каждое из которых может иметь два ритма: ямбический («Je pars, cher Théramène») и анапестический («Le dessein en est pris»); остальные ритмы редки и воспринимаются как их варианты. Так строит и Шервинский свои «Стихи об Италии»:

Однажды, обратясь к Понтэ дэи Соспири, (Я+А)Я склонился на мост, чей влажный парапет (А+Я)

Стал блестящим от рук за четыреста лет, (А+А)И за спиной моей волна лагунной шири (Я+Я)Плескалась тихо… Миг тот черный помню я, (Я+Я)

В Венеции, где мы так редко брови хмурим!.. (Я+Я)Исполняя закон, зеленая ладья (А+Я)В этот миг подплыла ко входу древних тюрем, (А+Я)

И на лодке сидел меж сабель наголо (А+Я)Преступник в кандалах, большой, красноволосый… (Я+Я)

Во французском стихе анапестические полустишия реже, чем ямбические, — составляют треть с небольшим; в русском, у Шервинского, — еще реже, около четверти. Это уступка русским привычкам: традиционно в России александрийский стих переводился единообразным 6-стопным ямбом. Таким образом, Шервинский считал, что отклонений в четверти строк достаточно, чтобы читатель почувствовал, что они являются не исключением, не аномальным ритмическим курсивом, а нормой ритмического разнообразия этой формы стиха. По-видимому, это близко к истине (например, порог между расшатанным анапестом и дольником в русской поэзии тоже проходит приблизительно на таком же проценте отклонений). Но замечательно, что сам Шервинский счел свой опыт русской силлабики неудавшимся. Когда он через 60 лет, в 1984 году, перепечатал несколько стихотворений этого цикла, то переработал их, выровняв ритм в правильный ямб: «Облокотился я — прохладный парапет / Зеркальным стал от рук за триста с лишним лет… / Все совершилось вдруг: зеленая ладья / Бесшумно подплыла ко своду древних тюрем, / А на ладье сидел…». Шервинский тогда сказал мне: «Я только ради вас одно стихотворение оставил без переработки», — но в конце концов и это стихотворение было исключено, и читателю 1984 года были предложены только правильные ямбы.

Другие столь же редкие опыты новой русской силлабики, по итальянским, польским и испанским образцам (вплоть до недавнего перевода «Божественной комедии» А. А. Илюшина, где русский 11-сложник парадоксальным образом воспроизводил не итальянский, а скорее польский ритм), точно так же или остались незамечены, или были раскритикованы.

Что касается попыток в противоположном направлении, опытов французской силлабо-тоники по русскому образцу, то один пример здесь общеизвестен: это переводы М. Цветаевой из Пушкина к пушкинскому юбилею 1937 года; их публиковал и о них писал Е. Г. Эткинд. И общеизвестно, что они были категорически отвергнуты французскими издателями — конечно, главным образом именно из‐за монотонного на французский слух силлабо-тонического ритма. Другой пример — автоперевод Цветаевой же ее поэмы «Молодец», тоже отвергнутый издателями и опубликованный лишь недавно. Он эквиритмичен, но русские размеры в нем необычно расшатаны по сравнению с традиционной силлабо-тоникой, а французские необычно силлабо-тонизированы по сравнению с традиционной силлабикой, — происходит любопытная конвергенция силлабического и силлабо-тонического стихосложения.

Подробно, с подсчетами я об этом уже писал в статье «Русский „Молодец“ и французский „Молодец“»[495] и останавливаться на этом сейчас не буду.