Том 6. Рассказы и повести

– Всегда! Всегда! – всплеснул руками Мяукин, снова вскакивая со стула, на который он присел было. – Это у меня с детства такая привычка! Вы смеетесь? А я, вы знаете, даже культивирую эти мои движения. Вы заметили, они ритмичны? Ритм – это альфа и омега мироздания, уверяю вас. И тело, и душа должны ему подчиняться… В будущем социалистическом обществе все будут двигаться не иначе, как так вот… Как бы танцуя…

И Мяукин прошелся по комнате, приплясывая.

– Обратите внимание, Лидия Николаевна… Я так развил в себе ритмическое чувство, что могу одновременно рукою вести счет в четыре четверти, ногою в три четверти, а головою в две. Не угодно ли посмотреть?

Став перед Лидией Николаевной, Мяукин замотал головою, замахал рукою и затопал ногою точно так, как обещал, и не спутал, не сбился, чем весьма удивил Лидию Николаевну.

В это время вошел Богдан Юрьевич.

Топнув еще раза три, Мяукин остановился и, уронив пенсне, сказал с достоинством:

– Советую и вам, Богдан Юрьевич, заняться ритмическою гимнастикою. В будущем социалистическом обществе это понадобится очень и очень…

Туманов молча указал ему на стул и сам сел.

– Вы удивлены моим посещением? Вы меня не ждали? – в радостном оживлении трещал Мяукин, непринужденно и развязно усаживаясь. – Вы молчите? И прекрасно… Я не буду повторять моих вопросов… Но меня собственно интересует иное… Я только затрудняюсь несколько… Я не знаю, право, сумею ли я высказать…

– В чем дело, однако? – спросил Туманов, недоумевая.

– Как бы вам сказать, Богдан Юрьевич? Я интересуюсь вашею темою – вот и все, – выпалил Мяукин, притворяясь, что он несколько смущен.

– Моею темою… Зачем вам она?

– Но позвольте… Как зачем? Я социолог и психолог… Меня интересует вообще… А кроме того, вы понимаете, конечно. Обстоятельства так складываются, что без вас мне никак не обойтись.

– Вы напрасно надеетесь, что я понимаю вас. Совсем нет. Какие обстоятельства? И при чем тут моя тема?

– Это я по простоте относительно обстоятельств заметил, – захихикал Мяукин, – можно и без них… Можно так, лирически…

– К делу! К делу! – нахмурился Туманов.

– А вы будете отвечать на вопросы?

– Буду, пожалуй.

– Я хотел бы спросить вас, вот эта перемена во взглядах ваших на политику, ну и на экономику там что ли… Что перемена эта не отразилась ли, между прочим, и на морали?.. Ясно я выражаюсь?

– Совсем неясно. Говорите поточнее и попроще.

– Неужели неясно? Вы были социал-демократом, неправда ли?

– В партии я никогда не был, – угрюмо и лениво отозвался Туманов, – далее, Мяукин…

– Не были? Однако же вы попали сюда по социал-демократическому делу.

– Не совсем так. Просто я в 1901 году служил на фабрике врачом и мне довелось разговаривать с рабочими о зубатовской затее. Я, конечно, не советовал им доверять агентам охранки и тем добровольцам из общества, которые тогда как-то странно поладили и с Треповым, и с Зубатовым. Вот и все… А философских предпосылок социал-демократии я никогда не разделял…

Неожиданно Мяукин засвистал.

– Какие там предпосылки! Этак и я, пожалуй, не социал-демократ… Если на предпосылки смотреть, в партии один Вереев останется…

Туманов улыбнулся.

– Вы улыбаетесь, – обрадовался Мяукин, – прекрасно! Прекрасно! Я этого и ждал с нетерпением.

– Ах, какой смешной! Какой смешной! – покачала головой Лидия Николаевна.

– Это ничего, сударыня, что смешной, иные разговоры невозможно вести иначе, как смеясь и смех возбуждая.

– Простите меня, Мяукин, но я очень занят… Вы, может быть, еще о чем-нибудь желаете меня спросить?

– Конечно, конечно… Только мне неловко, право, – кривлялся Мяукин, играя пенсне.

– Я слушаю, Мяукин.

– Вы, может быть, слыхали что-нибудь про документ?

– Он у вас в руках?

– Может быть, и у меня. Не в этом дело. Меня, собственно, интересует ваше отношение к нему, хотя непосредственно он вас, конечно, не касается.

– Я не имею понятия об этом документе; не знаю его содержания: если вам угодно узнать мое мнение о нем, объясните толком, в чем дело и что собственно заставляет вас обратиться именно ко мне, а не к Верееву или еще к кому-нибудь.

– Ах, это очень тонкая тема, совсем не вереевская. Да и уж очень далеко он от этого дела, вы все-таки гораздо ближе.

– Не слишком ли много загадок, Мяукин?

– Не моя в том вина, Богдан Юрьевич. Одним словом, меня интересует вот что. С тех пор, как вы впали, извините меня, в мистицизм, остались ли обязательными для вас известные моральные нормы? Ведь мистика, по новейшему толкованию, сфера беспредельной свободы… Не свободен ли в этой сфере человек и от прежних своих взглядов на честное и бесчестное… Вы понимаете меня? Я не про категорический императив говорю, а про те моральные обязательства, которые принимают известные общественные группы, связанные взаимными интересами… У буржуазии своя мораль, у нас, Богдан Юрьевич, своя… Не правда ли? Так вот обязательна ли для вас, товарищ, наша мораль?

– А вас таких много? – неожиданно с величайшим простодушием рассмеялась Лидия Николаевна.