Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Я могу быть замкнутым в ореховую скорлупу, и все же буду царем бесконечного пространства.

Шекспир (Гамлет, II; 2)

Так говорят эти поэты о своей личности и своей судьбе. Но, если судьба, как неизбежный и враждебный рок, встанет перед людьми, усвоившими такой язык? У них и тогда найдутся слова, звучащие смело. Когда в драме Марло Edward the Second (Эдвард Второй,I; 1) юный честолюбивый Мортимер, замыслив чрезмерное, видит перед собою казнь, он говорит:

О, низкая Судьба, теперь я вижу:Есть точка в колесе твоем, такая,Что, ежели к ней люди устремятся,Они стремглав обрушиться должны.Той точки я коснулся, и, увидев,Что более мне некуда всходить,Зачем скорбеть я стал бы о паденьи?Прощай, моя прекрасная царица;

Не плачь о Мортимере, этот мирОн презрил, и, как путник, прочь уходит,Чтобы открыть неведомые страны.

Когда в драме Кальдерона La devoction de la Cruz (Поклонение Кресту. II; 10) Эусебио, губящий жизнь свою во имя любви, ночью проникает в монастырь к влюбленной в него инокине Юлии, он восклицает:

Кто, воспарив, не мог никакС высот заветных не сорваться,Пусть воспарит и вниз падет:Вся боль паденья не уменьшитМиг созерцания высот.

Когда героиня Вебстера, белый дьявол, Виттория обвинена в прелюбодеянии и в убиении своего мужа. –

Не как вдова является она,

Но дышет вся презреньем и бесстыдством. –

и на вопрос: «Как, это ваше траурное платье?» – холодно отвечает:

Когда б я смерть предвидела его.Тогда б себе я заказала траур.

Стоя лицом к лицу с своим убийцей, она говорит:

Желанной будь, своей скажу я смерти,Как говорят цари послам великим,На полдороге встречу твой кинжал.

И когда он ее ударяет, она, уносящая с собой еще нерожденную новую жизнь, восклицает с царственным презреньем:

Удар, достойный истого мужчины:Ударь еще, ты умертвишь ребенка,

И навсегда ты будешь знаменит.

(The White Devil, в конце)

Как говорят эти поэты о любви? Самые ничтожные люди, когда они полюбят, могут быть красноречивыми, и произносят вечные слова. У страстных вулканических поэтов, которых мы теперь слушаем, слова любви отличаются особенною силой, и замыслы любовного хотенья не останавливаются ни перед чем. Как говорит Шекспировская Клеопатра, «Вечность была в наших губах и глазах» (Антоний и Клеопатра, I; 3).

Возьмем четыре любовные сцены, из Марло, из Кальдерона, из Джона Форда, и Тирсо де Молины.

В 14-ой сцене упомянутой драмы Марло, Трагическая история Доктора Фауста, Фауст уже исчерпал все блага, которых он достиг ценою преступного договора с демоническими силами, продав Люциферу свою душу. Его ждет вечное осуждение. В его душе смятение, ужас, и отчаянье. Он должен был бы в горьком сокрушении взывать к Богу, извиваться, как червь, в покаянной тоске. А он? Он недавно видел, вызванную магическим путем, Елену, из-за которой погибла Троя. И он говорит Мефистофелю:

Лишь об одном тебя еще прошу я,Чтоб утишить пыл сердца моего.Пусть, виденная мною так недавно.Елена неземная станет мнеВозлюбленной, чтобы ее объятьяМогли во мне навеки погасить

Своею негой мысли те, что сталиПомехой для обета моего, –Чтоб я сдержал пред Люцифером клятву.

Вновь появляется Елена.

Так вот оно, то самое лицо,Что бросило на путь скитаний сонмыМорских судов могучих, и сожглоВознесшиеся башни Илиона.Елена, поцелуй меня. О, дайБессмертье мне единым поцелуем!

Целует ее.