Том 6 (XIV - середина XV века, литература времени национального подъема)

Понеже несть се достойно молчанию предати, еще Богъ сотвори святителемъ своимъ Иоанномъ. Многажды же бываетъ со искушениемъ над святыми попущениемъ Божиимъ, да болма прославятся и просветятся, яко злато искушено. «Прославляюща мя, — рече, — прославлю».[838] Дивенъ бо есть Богъ во святых своих; Богъ прославляа святыя своя. И паки рече Христос: «Се дахъ вамъ власть над духы нечистыми».[839]

Въ единъ убо от дний святому по обычаю своему в ложницы своей молитвы нощныя свершающу. Имеяше же святый сосуд с водою стоящь, из негоже умывашеся.[840] И слыша въ сосуде ономъ некотораго поропщюща в воде, и прииде скоро святый, и уразуме бесовьское мечтание. И сотворь молитву, и огради сосуд крестомъ, и запрети бесу. Хотяше бо пострашити святаго, но приразився твердому адаманту, твердаго же адаманта не поколеба, и самъ вселукавый сотреся.

И не на долгый час не могий терпети бесъ, нача вопити: «О, люте нужди сея! Се бо огнемъ палимъ есмь, не могу терпети, скоро испусти мя, святче Божий!» Святый же рече: «Кто еси ты и како семо прииде?» Диаволъ же рече: «Азъ есмь бесъ лукавый и приидохъ смутити тя. Мнях бо, яко человекъ устрашишися и от молитвы упразднишися, ты же мя зле заключивъ в сосуде семъ. Се бо яко огнемъ палимъ зило, горе мне, окаянному! Како прелстихся, како внидох семо, недоумевся! Ныне же пусти мя, рабе Божий, и отселе не имамь приити семо!»

И надолзе вопиющу неприазненому, святый же рече: «Се за дерзость твою повелеваю ти: сее нощи донеси мя из Великого Новаграда въ Иеросалимъ-град и постави мя у церкви, идеже гробъ Господень, и изъ Еросалима-града сее же нощи в келии моей, в нюже деръзнулъ еси внити. И азъ тя испущу». Бесъ же всяческы обещася сотворити волю святаго, токмо рече: «Испусти мя, рабе Божий, се бо люте стражду!»

Святый же, запретивъ бесу, испусти и́, рекъ: «Да будеши яко конь уготовленъ, предстояй пред кельею моею, да имамъ на тя въсести и совершити желание свое». Бесъ же изыде яко тма изъ сосуда, и ста яко конь пред кельею святаго, якоже требе святому. Святый же, изыде ис келья, и въоружи себе крестомъ, и вседе на нь, и обретеся тоя нощи во Иеросалиме-граде близъ церкви святаго Въскресениа, идеже гробъ Господень и часть животворящаго древа.[841]

Бесу же запрети, да не отъидеть от места того. Бесъ же стоя, никакоже могий двигнутися с места, дондеже святый прииде къ церкви святаго Воскресениа.

И ста пред дверми церковными и, преклонивъ колени, помолися, и отверзошася двери церковныа сами о себе, и свещи и паникадила[842] въ церкви и у гроба Господня възъжгошася. Святый же благодарствене моля Бога, и пролиа слезы, и поклонися гробу Господню и облобыза и́, тако же и животворящему древу, и всемъ святымъ образомъ и местомь, иже суть въ церкви. Изыде изъ церкви, совершивъ желание свое, и пакы двери церковныа особь затворишася.

И обрете святый беса, стояща на томъ месте, идеже повеле ему, яко коня уготовлена. И вседе на нь святый, и обретеся тое же нощи в Великомъ Новеграде, в келии своей.

И отходя бес ис келии святаго, и рече: «Иоанне! Ты мя потруди во единой нощи донести себе из Великого Новаграда во Иеросалимъ-град, и тое же нощи изъ Еросалима-града в Великий Новъград. Се бо запрещениемъ твоимъ, яко узами неразрешенно держимь бых и бедне сего претерпех. Ты же да не повеси никомуже збывшаяся о мне. Аще ли исповеси, аз же имамъ на тя искушение навести. Имаши бо яко блудникъ осуженъ быти, и много поруганъ быти, и на плотъ посажденъ на реце, рекомомъ Волхове». Сиа же блядущу лукавому, святый же сътвори крестное знамение, и изчезе бесъ.

Некогдаже святому, якоже имеяше обычай, упражняющуся въ духовней беседе съ честными игумены, и со искуснейшими иереи, и з богобоязнивыми мужи, и учение свое простираюшу, и святых житиа сказающу, еже на ползю людемъ. Людем же послушающимъ в сладость святаго учениа: не ленивъ бо бяше еже учити люди. Тогда же глагола, яко о иномъ некоторомъ сказуа, еже збысться на нем. «Азъ, рече, вемъ такова человека, бывша во единой нощи из Великого Новаграда во Иеросалиме-граде, и поклонився гробу Господню и пакы возвратившася тое же нощи в Великий Новъград». Игуменомъ же, иереомъ и всемъ людемъ удивльшимся о семъ.

И от того времене попущениемъ Божиимь нача бесъ искушение наводити на святаго. Народи убо града того многажды видяху, яко жену блудницю текущу ис келии святаго: бесъ бо преображашеся в жену. Народи же, не ведяху, яко бесъ есть мечтуа, но весма мняху жену блудницю и соблажняхуся о семъ. Иногда же и началници града того, приходяще в келию святаго благословениа ради, видять мониста девичьа лежаща, и сандалиа женьская, и рубища, и о семь оскорбляхуся, недоумеюще, что рещи. Вся же си бесъ мечтуа показаваше имъ, да востануть на святаго и возглаголютъ неправедная и изженуть.