Том 7. Последние дни

Пушкина. Не лги.

Никита (в дверях). Полковник Данзас просит вас принять.

Пушкина (тихо). Откажи, не могу принять.

Данзас (входит, в шинели). Приношу мои извинения, вам придется меня принять. Я привез Александра Сергеевича. Он ранен.

Пауза.

(Никите.) Ну, что стоишь? Помогай вносить его, только осторожнее смотрите!

Никита. Владычица небесная! Александра Николаевна! Беда! (Убегает в столовую.)

В глубине кабинет вспыхивает свет.

Данзас. Не кричи. Не тряхните его. Велите дать огня.

Пушкина сидит неподвижно.

Гончарова

. Огня, огня!

Битков с зажженным канделябром в руке появляется в дверях кабинета.

Данзас (берет у него канделябр). Беги, помогай его вносить.

Битков убегает в столовую. Из внутренних дверей выбегает горничная девушка с канделябром. Со стороны передней шаги, негромкие голоса. Видно, как прошел в глубь кабинета Никита со свечой. Вслед за ним в сумерках кого-то пронесли. Слышны глухие голоса. Данзас закрывает дверь в кабинет.

Пушкина (устремляется к двери кабинета). Пушкин! Что с тобой?

Данзас. Non, madame, n’entrez pas![137] Он не велел. Не кричите, вы его встревожите. (Гончаровой и девушке.) Ведите ее к себе, я приказываю.

Пушкина (упав на колени перед Данзасом). Я не виновата! Клянусь, я не виновата!

Данзас. Тише. Ведите ее.

Гончарова и девушка подхватывают Пушкину, увлекают ее из гостиной. На улице послышалась веселая военная музыка. Битков выбегает из кабинета.

Данзас (вынув деньги

). Лети, не торгуйся с извозчиком!.. Первого доктора, какого найдешь, вези сюда!

Битков. Слушаю, ваше высокоблагородие. (Бросается к окну.) Господи, гвардия идет! Я черным ходом, проходным двором... (Убегает во внутренние комнаты.)

Гончарова (выбежав из внутренних комнат). Дантес?.. Говорите правду, что с ним?

Данзас (холодно). Он ранен смертельно.

Темно.

Занавес

Действие четвертое

Ночь. Гостиная Пушкина стала неузнаваемой. Зеркала у камина завешены белым. Какой-то ящик, возле него солома. На фортепиано — склянки с лекарствами. Все двери в гостиную закрыты. Стоит какой-то диванчик, и на этом диванчике, не раздевшись, спит Данзас. С улицы доносится по временам гул толпы. Дверь из кабинета тихонько открывается, и выходит Жуковский со свечкой, сургучом и печатью. Ставит свечку на фортепиано, кладет сургуч и печать. Подходит к окну, всматривается.

Жуковский. Ай-яй-яй!..

Данзас (спросонок). А? (Садится.) Мне приснилось, что я на гауптвахте. Ну это, натурально, сон в руку.

Жуковский. Константин Карлович, я буду за вас просить государя.

Данзас. Благодарю вас, но не извольте трудиться. (Щупает эполеты.) Прощайте. Эх, линейный батальон, кавказские горы!

Жуковский

. Извольте глянуть, что на улице делается. (Шепчет.) Тысячная толпа. Кто бы мог ожидать?

Данзас. Я уже насмотрелся.

Дверь из внутренних комнат открывается. Выходит Пушкина и с ней горничная девушка.

Девушка. Барыня, извольте идти к себе. Барыня, пожалуйте...

Пушкина (девушке). Уйди.

Девушка уходит.

(Подходит к дверям кабинета.) Пушкин, можно к тебе?

Данзас. Вот, не угодно ли?

Жуковский (преградив Пушкиной дорогу). Наталья Николаевна, опомнитесь!

Пушкина. Какие глупости! Рана неопасна. Il vivra![138] Надобно дать еще опию и тотчас на Полотняный Завод... «Приятно дерзкой эпиграммой взбесить оплошного врага... Приятно зреть, как он упрямо... упрямо... склонив...» Забыла, все забыла. «Приятно дерзкой эпиграммой...» Пушкин, вели, чтобы меня пустили к тебе!

Жуковский. Наталья Николаевна!..

Данзас (приоткрыв дверь в столовую). Господин доктор... Ваше превосходительство...

Арендт

(выходит). Э, сударыня, сударыня, нечего вам здесь делать, пожалуйте. (Капает в рюмку лекарство, подносит Пушкиной.) Пожалуйте, выпейте.

Пушкина отталкивает рюмку.

Так делать не годится, пойдемте-ка.

Пушкина. Это низко! Позвали какого-то акушера. Разве это мыслимо! Как вы могли это допустить!

Арендт (увлекает из комнаты Пушкину). Идемте, пойдемте, сударыня.

Пушкина. Приятно дерзкой эпиграммой взбесить... Все забыла... все забыла я, все... Александрине я не верю!

Арендт скрывается с Пушкиной.

Жуковский. Заклюют бедную! Заклюют ее теперь!

Данзас. Да было ли, не было?

Жуковский вздыхает.

Ох, не уехал бы он от меня! Поверьте, не уехал бы! Но не велел! Да и как вызовешь? Завтра запрут.

Жуковский. Что вы говорите? Умножить горе хотите? Все кончено, Константин Карлович.